|
[3] Пока Фели не швырнула экземпляр «Псалмов старинных и современных» мне в голову. Что я точно знаю об органистах, так это то, что они совершенно лишены чувства юмора. — Фели, — сказала я, — я замерзла. Я задрожала и застегнула свой кардиган. Вечером в церкви было ужасно холодно. Хор ушел час назад, и без их теплых тел, сгрудившихся вокруг меня, словно поющие сельди в бочке, казалось еще холоднее. Но Фели погрузилась в Мендельсона. С тем же успехом я могла бы обращаться к луне. Внезапно орган издал задыхающийся звук, как будто поперхнулся чем-то, и мелодия булькнула и оборвалась. — О ужас, — сказала Фели. Это было самое ужасное ругательство, на которое она способна, по крайней мере в церкви. Моя сестрица — благочестивая притворщица. Она встала на педали и начала враскачку выбираться из-за органной скамьи, заставляя басы резко мычать. — Ну и что теперь? — сказала она, закатывая глаза, как будто рассчитывая услышать ответ с небес. — Эта штуковина плохо себя ведет уже не первую неделю. Должно быть, влажность. — Я думаю, он сломался, — заявила я. — Вероятно, ты его испортила. — Дай мне фонарик, — сказала она после длинной паузы. — Мы пойдем и посмотрим. Мы? Когда Фели становилось страшно до потери пульса, «я» быстренько превращалось в «мы». Поскольку орган Святого Танкреда включен Королевским колледжем органистов в список исторических инструментов, любой ущерб этой ветхой штукенции, вероятно, будет расцениваться как акт национального вандализма. Я знала, что Фели в ужасе от мысли, что придется сообщить викарию плохую новость. — Веди, о виновная, — сказала я. — Как нам попасть внутрь? — Сюда, — ответила Фели, быстро отодвинув скрытую консоль в деревянной резной панели около пульта управления органом. Я даже не успела заметить, как она это проделала. Подсвечивая фонариком, она нырнула в узкий проход и скрылась в темноте. Я сделала глубокий вдох и последовала за ней. Мы оказались в пахнущей плесенью пещере Аладдина, со всех сторон окруженные сталагмитами. В радиусе света от фонарика над нами возвышались органные трубы: из дерева, из металла, всех размеров. Некоторые были толщиной с карандаш, некоторые — с водосточный желоб, а еще какие-то — с телефонную будку. Не столько пещера, пришла я к выводу, сколько лес гигантских флейт. — Что это? — спросила я, указывая на ряд высоких конических труб, напомнивших мне духовые трубки пигмеев. — Регистр гемсхорн, — ответила Фели. — Они для того, чтобы звучать, как древняя флейта из бараньего рога. — А это? — Рорфлёте. — Потому что он рычит? Фели закатила глаза. — Рорфлёте означает «каминная флейта» по-немецки. Они сделаны в форме каминов. Точно, так они и выглядят. Они бы вполне вписались в компанию дымовых труб в Букшоу. Внезапно в тенях что-то зашипело и забулькало, и я вцепилась в талию Фели. — Что это? — прошептала я. — Виндлада,[4] — ответила она, направляя фонарик в дальний угол. Точно, в тени огромная кожаная штуковина, похожая на сундук, делала медленные выдохи, сопровождаемые бронхиальными посвистыванием и шипением. — Супер! — решила я. — Похоже на гигантский аккордеон. — Прекрати говорить «супер», — сказала Фели. — Ты знаешь, что отец это не любит. Я ее проигнорировала и, пробравшись мимо нескольких труб поменьше, забралась на верх виндлады, издавшей удивительно реалистичный неприличный звук и немного просевшей. |
