|
Фели поймет, что я имею в виду святого. — Святого Танкреда? Потому что исполняется пятьсот лет со дня его смерти. — Что? — Он умер пятьсот лет назад. Я присвистнула. — Святой Танкред мертв уже пятьсот лет? Это в пять раз дольше, чем прожил Иезекия Уайтфлит. Фели ничего не ответила. — Это значит, что он умер в тысяча четыреста пятьдесят первом, — сказала я, быстренько сосчитав в уме. — Как ты думаешь, как он будет выглядеть, когда его выкопают? — Кто знает? — сказала Фели. — Некоторые святые не разлагаются. Их лица остаются такими же мягкими и персиковыми, как попка младенца, и они пахнут цветами. «Аромат святости», так это называется. Когда у моей сестрицы есть настроение, она становится откровенно болтлива. — Суперколоссально! — сказала я. — Надеюсь, я смогу хорошенько его рассмотреть, когда его вытащат из гроба. — Забудь о святом Танкреде, — велела Фели. — Тебя к нему и близко не подпустят. — Это все ‘рно что есть г’рячий ‘гонь, — сказала миссис Мюллет. Она, разумеется, имела в виду, что это «все равно что есть горячий огонь». Я с сомнением воззрилась на миску супа из тыквы с пастернаком, которую она поставила передо мной на стол. В этой жиже, словно катышки птичьего дерьма, плавали зернышки черного перца. — Выглядит почти съедобно, — мило заметила я. Заложив палец в «Тайны Удольфо», чтобы не потерять место, где она читает, Даффи выстрелила в меня одним из своих парализующих взглядов. — Неблагодарная маленькая дрянь, — прошептала она. — Дафна… — начал отец. — Что ж, такая она и есть, — продолжила Дафна. — Суп миссис Мюллет — не повод для шуток. Фели быстро поднесла салфетку к губам, чтобы скрыть улыбку, и я снова уловила безмолвный обмен посланиями между моими сестрицами. — Офелия… — произнес отец. Он это тоже не упустил. — О, все в порядке, полковник де Люс, — сказала миссис Мюллет. — Мисс Флавия ч’ток шутит. Мы с ней п’нимаем друг друга. Она не х’тела обидеть. Вот это новость для меня, но я изобразила теплую улыбку. — Все хорошо, миссис Мюллет, — сказала я. — Они не ведают, что творят. Отец очень тщательно сложил последний выпуск «Лондонского филателиста», который он читал, и вышел из комнаты вместе с ним. Через несколько секунд я услышала, как тихо закрылась дверь его кабинета. — Ну что ты наделала, — сказала Фели. Отцовские денежные проблемы давили все сильнее с каждым месяцем. Было время, когда тревоги заставляли его просто хмуриться, но с недавнего времени я начала замечать то, что меня пугало намного, намного больше: капитуляцию. Капитуляция человека, который пережил лагерь военнопленных, была совершенно немыслима, и у меня неожиданно сжалось сердце, когда я поняла, что сухие человечки из налогового департамента ее величества сделали с отцом то, на что оказалась неспособна Японская империя. Они вынудили его потерять надежду. Наша мать Харриет де Люс, которая унаследовала Букшоу от двоюродного дедушки Тарквина де Люса, погибла во время несчастного случая в Гималаях, когда мне был один год. Поскольку она не оставила завещания, стервятники ее величества сразу же набросились на отца и продолжают клевать его печень с тех самых пор. Это долгая битва. Время от времени возникало ощущение, что обстоятельства повернутся в лучшую сторону, но с недавнего времени я стала замечать, что отец устал. Несколько раз он предупреждал нас, что, может статься, нам придется покинуть Букшоу, но как-то мы всегда выкручивались. |
