|
— Эй! — крикнула я, становясь в позицию и вытягивая руку с воображаемым мечом. — Ангард и так далее! — Чтоб мне провалиться, мисс Флавия, — произнес мистер Гаскинс, что-то роняя и прижимая руку к тому месту, где, предположительно, у него колотилось сердце. — Вы меня чертовски напугали. Боюсь, я не смогла сдержать самодовольную улыбку. Не так легко напугать гробокопателя, особенно такого, который, несмотря на возраст, так же крепко сложен, как моряк. Полагаю, это его бугристые руки, узловатые ладони и кривые ноги наводили меня на мысли о море. — Простите, мистер Гаскинс, — сказала я, снимая макинтош и вешая его на крючок для одежды. — Мне следовало свистеть по пути вверх. Что в сундуке? Древний, видавший виды деревянный сундук стоял открытым у дальней стены, из него высовывался кусок веревки, который сторож только что бросил — с довольно виноватым видом, подумала я. — В этом? Ничего особенного. На самом деле всякий хлам. Остался со времен войны. Я наклонила шею, чтобы заглянуть за его спину. В сундуке лежали еще несколько кусков веревки, сложенное одеяло, полведра песка, насос в форме буквы U со сгнившей резиновой частью, еще один кусок резины, лопата с прилипшей грязью, черный стальной шлем с белой буквой W и резиновая маска. — Противогаз, — сказал мистер Гаскинс, поднимая эту штуку и держа на расстоянии вытянутой руки, словно Гамлет череп Йорика. — Во время войны здесь был пост парней из противовоздушной обороны и противопожарных сторожей. Я и сам провел тут немало ночей. В одиночестве. Странные вещи мне доводилось видеть. Он полностью завладел моим вниманием. — Например? — О, знаете ли… загадочные огоньки, плавающие по церковному кладбищу, и всякое такое. Он что, пытается напугать меня? — Вы меня дурите, мистер Гаскинс. — Может, да, мисс… а может, и нет. Я схватила жуткую пучеглазую маску и натянула ее себе на голову. Она пахла резиной и застарелым потом. — Смотрите, я осьминог! — сказала я, размахивая щупальцами. Искаженные маской, мои слова звучали как-то вроде: «Шмотрите, я ошминок!» Мистер Гаскинс стащил эту штуковину с моего лица и бросил обратно в сундук. — Дети умирали, играя с этими штуками, — сказал он. — Задыхались до смерти. Это не игрушка. Он опустил крышку сундука и, защелкнув медный замок, убрал ключ в карман. — Вы забыли веревку, — напомнила я. Бросив на меня взгляд, который, я полагаю, называется прищуренным, он откопал в кармане ключ, открыл замок и достал веревку из сундука. — И что теперь? — поинтересовалась я, стараясь выглядеть нетерпеливой. — Лучше вам пойти и заняться своими делами, мисс, — сказал он. — У нас есть работа, и нам не надо, чтобы такие, как вы, путались у нас под ногами. Что ж! Обычно тот, кто позволил себе сказать мне что-то подобное в лицо, занял бы верхнюю строчку в моем списке жертв стрихнина. Пара кристаллов в тарелку с обедом — вероятно, смешанных с горчицей на сэндвиче, которая ловко скроет и вкус, и текстуру… Но постойте! Ведь он же сказал «мы»? Кто эти «мы»? Бывая в церкви, я знала, что мистер Гаскинс обычно работает в одиночестве. Он зовет помощника, только когда надо поднять что-то тяжелое, например, передвинуть упавшую могильную плиту из тех, что потяжелее, или похоронить кого-то, кто… — Святой Танкред! — воскликнула я и бросилась к двери. — Постойте! — запротестовал мистер Гаскинс. — Не ходите туда! Но его голос позади был уже почти не слышен, когда я с грохотом неслась вниз по винтовой лестнице. |
