Лил теплый летний дождь – его струи

         По листьям весело звучали.

         И медленно опомнилась она,

         И начала прислушиваться к шуму,

         И долго слушала – увлечена,

         Погружена в сознательную думу…

         И вот, как бы беседуя с собой,

         Сознательно она проговорила

         (Я был при ней, убитый, но живой):

         «О, как все это я любила!»

         Любила ты, и так, как ты, любить —

         Нет, никому еще не удавалось!

         О Господи!., и это пережить…

         И сердце на клочки не разорвалось…

Октябрь – декабрь (до 13) 1864.

Ницца

Овстуг. Усадьба. Рисунок Драницына, 1849 г.

«Есть и в моем страдальческом застое…»

         Есть и в моем страдальческом застое

         Часы и дни ужаснее других…

         Их тяжкий гнет, их бремя роковое

         Не выскажет, не выдержит мой стих.

         Вдруг все замрет. Слезам и умиленью

         Нет доступа, все пусто и темно,

         Минувшее не веет легкой тенью,

         А под землей, как труп, лежит оно.

         Ах, и над ним в действительности ясной,

         Но без любви, без солнечных лучей,

         Такой же мир бездушный и бесстрастный,

         Не знающий, не помнящий о ней.

         И я один, с моей тупой тоскою,

         Хочу сознать себя и не могу —

         Разбитый челн, заброшенный волною,

         На безымянном диком берегу.

         О Господи, дай жгучего страданья

         И мертвенность души моей рассей:

         Ты взял ее, но муку вспоминанья,

         Живую муку мне оставь по ней, —

         По ней, по ней, свой подвиг совершившей

         Весь до конца в отчаянной борьбе,

         Так пламенно, так горячо любившей

         Наперекор и людям и судьбе, —

         По ней, по ней, судьбы не одолевшей,

         Но и себя не давшей победить,

         По ней, по ней, так до конца умевшей

         Страдать, молиться, верить и любить.