Он мерит воздух мне так бережно и скудно…

         Не мерят так и лютому врагу…

         Ох, я дышу еще болезненно и трудно,

         Могу дышать, но жить уж не могу.

1851 – начало 1852

«О, не тревожь меня укорой справедливой!…»

         О, не тревожь меня укорой справедливой!

         Поверь, из нас из двух завидней часть твоя:

         Ты любишь искренно и пламенно, а я —

         Я на тебя гляжу с досадою ревнивой.

         И, жалкий чародей, перед волшебным миром,

         Мной созданным самим, без веры я стою —

         И самого себя, краснея, сознаю

         Живой души твоей безжизненным кумиром.

1851 – начало 1852

«Чему молилась ты с любовью…»

         Чему молилась ты с любовью,

         Что, как святыню, берегла,

         Судьба людскому суесловью

         На поруганье предала.

         Толпа вошла, толпа вломилась

         В святилище души твоей,

         И ты невольно постыдилась

         И тайн и жертв, доступных ей.

         Ах, если бы живые крылья

         Души, парящей над толпой,

         Ее спасали от насилья

         Бессмертной пошлости людской!

1851 – начало 1852

«Сияет солнце, воды блещут…»

         Сияет солнце, воды блещут,

         На всем улыбка, жизнь во всем.

         Деревья радостно трепещут,

         Купаясь в небе голубом.

         Поют деревья, блещут воды,

         Любовью воздух растворен,

         И мир, цветущий мир природы,

         Избытком жизни упоен.

         Но и в избытке упоенья[23 - В последней строфе – обращение к Е. А. Денисьевой.]

         Нет упоения сильней

         Одной улыбки умиленья

         Измученной души твоей…

28 июля 1852

Петербург

Последняя любовь[24 - Обращено к Е.