А поскольку родители были увлечены наукой, Дженни чаще чувствовала себя предметом исследования или эксперимента, чем дочерью.
Это ее не волновало – она и не подозревала, что может быть иначе. Дженни и сама по этой модели строила свою жизнь, которую тоже воспринимала как эксперимент. Временами она оглядывалась назад, и способ ее существования казался ей мелким и эгоистичным, тогда Дженни впадала в панику, а иногда ей казалось, что все прекрасно.
В декабре ей исполнится сорок, а она все еще одинока – никогда, по крайней мере юридически, не состояла в браке, – но, хотя Дженни засиделась в девках, она чувствовала себя полной сил и сдаваться не собиралась. У нее была интересная работа, репутация хорошего профайлера и пока еще стройная фигура; для поддержания репутации ей требовалось все больше и больше знаний, а для сохранения форм она все усерднее занималась в университетском гимнастическом зале, дабы избежать появления лишних фунтов, несмотря на любовь к хорошей еде и винам.
Так почему же она временами чувствует себя такой усталой и опустошенной? Почему ее никогда не покидает чувство, будто она спешит куда‑то, куда никогда не доберется? Даже сейчас, под дождем, хлещущим в ветровое стекло машины, с которым мечущиеся туда‑сюда стеклоочистители не могут справиться, а спидометр показывает девяносто? Она снизила скорость до восьмидесяти, но скоро стрелка спидометра снова полезла вверх вместе с нарастающей в ее душе тревогой, что она куда‑то опаздывает.
Дождь кончился. Радиостанция «Классик FM» передавала «Энигма‑вариации» Элгара. На горизонте четко вырисовывались силуэты ТЭЦ и стоящей рядом широкой приземистой градирней; пар, который она извергала, был почти незаметен на фоне густых низких облаков. Дженни съехала с автотрассы, ведущая на восток М62 поступила так же, как и все в ее жизни, – оборвалась, бросила Дженни, не доведя до конечной точки маршрута.
Конечно, говорила она себе, в Йоркшир она вернулась потому, что бежала от плохих отношений с Рэнди. История ее жизни… У нее была отличная квартира в Западном Голливуде, которую она снимала за почти символическую плату у одного писателя, заработавшего столько денег, что он смог купить себе виллу в окрестностях Лос‑Анджелеса. Она жила в нескольких шагах от супермаркета, ресторанов и клубов на бульваре Санта‑Моника. Она преподавала и вела исследовательскую работу в Калифорнийском университете, и у нее был Рэнди. Но у него была привычка спать с двадцатилетними симпатичными студентками‑преддипломницами.
После очередной не очень бурной разборки Дженни решила, что с нее хватит, и сбежала обратно в Иствейл. Возможно, именно этим и объясняется ее вечная спешка, думала она, ей отчаянно хотелось обрести дом – безразлично где, скрыться от непростых отношений и сразу обрести другие, нормальные. Так она себе это представляла. К тому же – и это обстоятельство было важным – в Иствейле жил Алан. Если он – хотя бы отчасти – являлся причиной ее отъезда, то почему бы ему – отчасти – не быть причиной возвращения? Но думать об этом ей почему‑то не хотелось.
Дорога М62 влилась в А63, и вскоре впереди справа Дженни увидела размытые контуры моста Хампер‑бридж, величественно нависшего над широким устьем и открывающего путь в туманы и болота Линкольншира и Малой Голландии. Вдруг несколько лучей солнца пронзили косматые облака как раз в тот момент, когда «Нимрод» почти достиг кульминации. Какая красота… Она вспомнила, как в Лос‑Анджелесе Рэнди обожал показывать ей красивые и памятные места, когда в первые дни знакомства они ездили, ездили и ездили по этому огромному, растянувшемуся на много миль городу: силуэт пальмы на фоне кроваво‑оранжевого неба, громадная яркая полная луна над надписью «ГОЛЛИВУД». Этого не увидишь нигде, только в Америке…
Дженни съехала на первую придорожную площадку и развернула карту. |