— И что это изменило?

— Всё, Ева! Абсолютно всё! Если мы любим друг друга, если так сильно нужны один другому, то всё остальное… и все остальные не имеют никакого значения. НИ-КА-КО-ГО, Ева! Нет смысла в обидах и ненависти, которая принесёт тебе боли не меньше, чем мне. Я знаю, что не предавал тебя, и для меня это важно. Я не сделал тебе больно нарочно, ты — мне, и у нас нет ни единого повода оставаться не с теми людьми. ОНА не нужна мне так же, как и тебе не нужен ОН, Ева!

На холодном воздухе его слова, смешанные с жарким дыханием, кажутся обжигающими. Мы лежим на деревянном полу террасы, укутанные в три одеяла, прижимаясь друг к другу и глядя на чистое звёздное небо. Звёзды — роскошь в Ванкувере. Особенно зимой.

— Дамиен, почему люди так жестоки? — спрашиваю.

— Жестокость в нашей природе. Говорят, мы запрограммированы уничтожить сами себя. Человек иррационален, как и его поступки.

— Неужели нельзя ничего изменить?

— Даже если возможно, начать в любом случае придётся с себя.

— Почему ты так жесток, Дамиен?

— Почему ты так жестока, Ева?

— Разве я жестока?

— Конечно. Ты совершала жестокие поступки в детстве, и продолжаешь сейчас, но они уже не так очевидны для тебя.

Это его заявление ставит меня в тупик, я лихорадочно пытаюсь вспомнить, в какой именно эпизод с момента нашей встречи в аэропорту проявила жестокость в его адрес, но никак не могу.

— Ты жестока не ко мне, — словно читает мои мысли.

— К кому же?

— К Мелании.

— Я всего лишь отвечала на её выходки, Дамиен! — возмущаюсь. — И потом, ни один из моих ответов не назовёшь жестоким! По крайней мере, в сравнении с тем, что делает она! Запереть человека в туалете, облить его, сам знаешь чем, уничтожить творческую работу…

— Ты забрала у неё самое ценное, то, что сейчас для неё важнее всего. То, что заставляет её звонить мне по ночам и молчать в трубку.

У меня едва не выкатываются глаза от всей вероломности данного заявления:

— То есть, это я виновата в её страданиях? Это я лишила её самой ценной ценности на планете Земля, то есть тебя! — стебусь, усмехаясь и едва сдерживая взрыв, который не обещает ничего хорошего.

— Я всего лишь привёл тебе пример, когда мы можем быть жестоки, даже не отдавая себе в этом отчёта. И знаешь почему?

— Почему же?

— Потому что не умеем чувствовать чужую боль, ни один человек не способен осознать во всей полноте, насколько плохо другому. Ты можешь сочувствовать, сожалеть, даже поучаствовать в сборе денег, но никогда не оценишь всей мощи отчаяния, через которое вынужден пройти тот, кому не повезло. Мел просто не повезло.

— Значит, не повезло?

— Именно.

Дамиен видит непонимание в моих глазах, и без тени иронии, даже не пытаясь смягчить свою правду улыбкой, сообщает:

— Я выбрал тебя, и это решение по одному Богу известным причинам — окончательное. Чтобы она ни сделала, сколько бы раз ни звонила и ни слала мне СМС, какое бы шикарное платье ни надела — я могу захотеть её тело, но никогда, понимаешь, никогда не буду испытывать даже тысячной доли тех эмоций, — тут он запинается, проглатывая застрявшее в горле возбуждение, — какие переживаю всякий раз, когда смотрю на тебя. Когда прикасаюсь. Когда целую…

И он целует. Весьма и весьма убедительно. А я не принимаю никаких решений и бездействую, спокойно наблюдая за тем, куда несёт меня моя лодка. И она, как ни странно, направляется в тихую комфортную заводь взаимопонимания.