Знаю, что должна с ним поговорить, сама ведь ждала и хотела, но обида слишком сильна, чтобы дать разуму шанс высказаться, даже просто подать свой голос.

Я не могу сейчас. Может, позже, но только не сейчас, когда вся моя слабость, уязвимость — наружу.

Внезапно фары ослепляют мои и без того плохо видящие от слёз глаза, машина с визгом останавливается, и из-за откинувшейся буквально на ходу двери выскакивает Кристиан:

— Ева! — нормальный, человеческий, вменяемый голос этого парня сейчас нужен мне как никогда.

И я не отказываю себе в желании кинуться в его всегда открытые для меня объятия, вжаться в его пахнущую вкусным мужским одеколоном грудь. Кристиан всегда гладко выбрит, и сегодня — не исключение: я знаю, потому что моя щека уже прижата к его щеке, мои руки обвиты вокруг его талии.

Глава 37. Случайная жертва

Кристиан сжимает меня, поглаживая кругами мою трясущуюся от рыданий спину, успокаивая, защищая, давая убежище моей разорванной на ошмётки душе.

Это была моя первая любовь, а она, как известно, не подруга мудрости, осознанности, равновесию и трезвости. Скорее, наоборот: безумие, чувства на грани, категоричность во всём, а главное, в желании владеть человеком целиком, без остатка, управляют нами, когда мы впервые и по-настоящему любим, диктуют наши решения, совершают за нас поступки.

— Ева! Я с тобой, Ева! Всё хорошо, не бойся, Ева, не бойся! Я здесь, теперь тебе ничто не угрожает, я буду рядом, всегда рядом!

Его губы на моих щеках, висках, ладони сжимают голову, удерживая в самой удобной позиции для поцелуя в губы.

Кристиан не из тех, кто играет в игры, не из тех. Эмоции и переживания отпустили на волю его чувства, те самые, которые он никогда и не пытался скрывать. Но это ведь почти невозможно, когда тебе только восемнадцать лет, и ты если живёшь, то на полную катушку, если любишь, то так, чтобы сердце настежь, чтобы целиком и без остатка, чтобы каждой клеткой принадлежать и каждой мыслью владеть.

Дамиен ударил его настолько сильно, что от звука этого удара моя душа замерла. Я знала, что мой сводный брат способен на безумства, знала всегда. Даже в детстве, когда мы так отчаянно воевали, и мои ответы никогда не заставляли себя ждать, я боялась его. Всегда ощущала во рту привкус фатальной черты, до которой я так часто дотрагивалась, но никогда не переступала, зная наверняка, что за этим последует.

«Дамиен может убить, если потребуется» — так сказала однажды она, его «серьёзное».

В тот страшный февральский вечер, леденящий своей обречённой неизбежностью, я видела, как Дамиен убивает: жестоко, одержимо, неумолимо.

— Думай, думай, думай! — внушаю себе.

И решение приходит, пусть не так быстро, но всё же:

— Мелания! Дамиен убивает твоего брата! — ору в трубку своего телефона.

— Где вы?

— В направлении Сюрейского моста, буквально в минуте от клуба! — уже почти рыдаю.

В такие моменты не важно, откуда придёт помощь, главное, чтобы вовремя. Личные счёты стираются в пыль, когда на кону жизнь таких важных для тебя людей.

Ребята появились быстро, но мне это короткое время показалось вечностью. Дамиена буквально отдирали от избитого Криса. И пока я боролась с собственной истерикой и шоком, Мелания вызвала врачей и взялась за меня:

— Говори полиции, что ничего не видела. Ничего не знаешь! Нашла избитого Криса и позвонила мне! Ясно?

— Ясно… — киваю.

И спустя время добавляю:

— Я не умею врать. Совсем!

— Да неужели! — бросает мне почти презрительный взгляд. — Значит, самое время научиться! Иначе не увидишь своего Дамиена много-много лет, пока он будет отрабатывать содеянное в колонии!

Мне показалось, она заплевала меня слюной, пока шипела свои наставления, но сознание чётко выделило главное: «своего» Дамиена.