|
Александра Владимировна объяснила это тем, что Серёжа был взбудора-жен присутствием лейтенантов. Александра Владимировна была права, но тут имелось ещё одно, более простое обстоя-тельство, ей не известное: перед обедом Серёжа хлебнул из фляжки Ковалёва. Голова у него за-туманилась, и он сам себе стал казаться необычайно умным, строгим, справедливым, но он не был уверен, ясно ли видят его многочисленные достоинства Мостовской и лейтенанты. Вера наклонилась к нему и спросила: – Серёжка, ты пьяный? – Ничего подобного, – сердито ответил он. – Видите ли, милый мой, – оказал Мостовской, повернувшись к Серёже, и за столом стало тихо, так как всем хотелось услышать, что он скажет. – Вы, конечно, помните, как перед войной, говоря о нашей силе, Сталин привёл миф об Антее: с каждым шагом по земле Антей становится сильней. К этому следует сегодня добавить рассказ об анти-Антее, о фальшивом, противоположном Антею, мнимом богатыре. Когда этот фальшивый богатырь начинает шагать по земле, которую он завоёвывает, то каждый шаг не прибавляет ему силы, как Антею, а убавляет её. Не он питается силами земли, а враждебная ему земля забирает его силы, и он кончает тем, что падает, его валят. В этом различие между истинным богатырём истории Антеем и мнимым, фальшивым лжебогатырём, возникающим, как плесень. А советская сила – огромная сила. И есть у нас партия, чья воля собирает, организует спокойно, разумно и уверенно всю мощь народа. Сережа, наморщив лоб, смотрел на Мостовского блестящими тёмными глазами, и тот, рассмеявшись, погладил его по голове. Мария Николаевна поднялась, взяла со стола бокал с вином и сказала. – Товарищи, выпьем за победу! За нашу Красную Армию! Все потянулись чокаться с Толей и Ковалёвым, наперебой желать им успехов и здоровья. Затем началась церемония разрезания пирога. Этот пышный, румяный пирог мирных вре-мён всех умилил и обрадовал, но одновременно вызвал грусть и воспоминания о прошедшем, всегда кажущемся людям таким хорошим. Степан Федорович сказал жене: – Помнишь, Маруся, наше студенческое житьё? Вера кричит не своим голосом, тут же пе-лёнки висят, а мы с тобой гостей принимаем да ещё пирогом угощаем? – Помню, конечно, помню, – сказала она улыбаясь Александра Владимировна, растягивая задумчиво слова, сказала: – Да, пироги я пекла в Сибири, когда мужа выслали за участие в студенческих волнениях. Напеку пирогов с брусникой, из нельмы, придут товарищи. Ах, боже мой, как далеко это время! – Хороши пироги с фазанами, я их ела в долине Иссык-Куля, – сказала Софья Осиповна. – Джахши, джахши, в один голос сказали Серёжа и Вера. – Давайте условимся сегодня не говорить о войне, – проговорила Женя, только о пирогах. В это время маленькая Люба подошла к Тамаре Дмитриевне и, указывая на Софью Оси-повну, сказала восторженно: – Мама, тётя мне дала во какой ком сахару! – И, разжав пальчики, с торжеством показала кусок пиленого сахару, увлажнённый теплом её одновременно беленького и грязного кулачка – Видишь, видишь, – сказала она громким шёпотом, – не надо уходить домой, может быть, ещё дадут что-нибудь. Люба оглянулась на лица, обращённые к ней, потом увидела растерянные глаза матери, спрятала голову у неё в коленях и заплакала, Софья Осиповна погладила девочку по голове и шумно вздохнула. Вновь заговорили о том, что терзало всех: об отступлении, о том, что, может быть, придёт-ся ехать на Урал либо в Сибирь. – А если со стороны Сибири японцы пойдут, что тогда? – спросила Женя. Степан Фёдорович заговорил о «бывших» людях, которые не собираются уезжать, ждут немцев. – А вот я слышал о парне, – сказал Серёжа, – которого когда-то не хотели принимать по социальному происхождению в лётную школу, а он всё же добился, окончит школу и вот, рас-сказывают, погиб, как Гастелло! – Погляди на детей, – проговорила Александра Владимировна, обращаясь к Софье Оси-повне. |
