|
И огромные, тяжёлые заводы, и маленькие окраинные домики, и многоэтажные новые дома, оконные стёкла которых расплыв-чато отражали летнюю луну, сады и скверы, памятники – всё было обращено к Волге, приникало к ней. В этот душный летний вечер, когда война бушевала в степи в своём неукротимом стрем-лении на восток, всё в городе казалось особенно торжественным, полным значения и смысла: и громкий шаг патрулей, и глухой шум завода, и голоса волжских пароходов, и короткая тишина. Они сели на свободную скамейку. С соседней скамейки, где сидели две парочки, поднялся военный, подошёл к ним по скрипящей гальке, посмотрел, потом вернулся на место, что-то не-громко сказал, послышался девичий смех. Старики смутились и покашляли. – Молодёжь, – сказал Андреев голосом, в котором одновременно чувствовалось и осужде-ние и похвала. – Мне говорили, что на заводе работают эвакуированные ленинградцы, рабочие с Обухов-ского завода, – сказал Мостовской. – Хочу к ним съездить: земляки. – Это у нас, на «Октябре», – ответил Андреев. – Я слыхал, их немного. А вы приезжайте, приезжайте. – Вам пришлось участвовать, Товарищ Андреев, в революционном движении при царском режиме? – спросил Мостовской. – Какое мое участие – листовочки читал, конечно, две недели посидел в участке за заба-стовку. Ну и с мужем Александры Владимировны беседовал. На пароходе я кочегаром был, а он студентом практику отбывал. Выходили мы с ним на палубу и вели беседу. Андреев вынул кисет. Они зашуршали бумагой, стали свёртывать самокрутки. Тяжёлые искры щедро и легко скользнули вниз, но шнур не хотел принять искру. Сидевший на соседней скамейке военный весело и громко сказал: – Старики жизни дают, «катюшу» в ход пустили. Девушка рассмеялась. – Ах, черт побери, забыл я драгоценность, коробку спичек, Шапошникова мне подарила, – сказал Мостовской. – А вы как считаете, – сказал Андреев, – положение всё таки трудное? Антей Антеем, а немец прет. А? – Положение трудное, а войну Германия всё-таки проиграет, – ответил Мостовской. – Я думаю, что и внутри Германии не мало врагов у Гитлера. Он сидел сгорбившись, казалось, дремал. А в мозгу его вдруг возникла картина пережитого почти четверть века назад огромный зал конгресса, разгорячённые, счастливые, возбуждённые глаза, сотни родных, милых русских лиц и рядом лица братьев-коммунистов, друзей молодой Советской республики французов, англичан, японцев, негров, индусов, бельгийцев, немцев, китайцев, болгар, итальянцев, венгров, латышей. Весь зал вдруг замер, казалось, это замерло сердце человечества, и Ленин, подняв руку, сказал конгрессу Коминтерна ясным, уверенным голосом – «Грядет основание международной Советской Республики»... Андреев, видимо, охваченный доверием и дружелюбием к старику, сидевшему рядом с ним, тихо пожаловался: – Сын мой на фронте, а у невестки всё гулянки да в кино, а со свекровью, как кошка с со-бакой. Понимаешь, какое дело... Мостовской жил одиноко, жена его умерла задолго до войны. Одинокая жизнь приучила Михаила Сидоровича к заботе о порядке. Просторная комната его была чисто прибрана, на письменном столе аккуратно лежали бумаги, журналы, газеты, а книги на полках стояли на от-ведённых им по чину местах. Работал Михаил Сидорович обычно по утрам. Последние годы он читал лекции по политэкономии и философии и писал статьи для энциклопедии и философского словаря. Знакомств у него в городе завелось немного. Изредка к нему приезжали за консультацией преподаватели философии и политической экономии. Они его побаивались, так как он отличался резким характером и был нетерпим в спорах. Весной Мостовской заболел крупозным воспалением лёгких, и эта болезнь ещё не опра-вившегося от ленинградской блокады старика казалась врачам смертельной Мостовской пре-возмог болезнь, стал поправляться. |
