Иван начал поспешно одеваться. Но все это ему казалось таким странным. Никак не могли его так просто выпустить. Тут, верно, дело нечисто…

— А что-нибудь еще велено? — спросил он у солдата.

— Ну как же, — ответил тот. — Велено вам передать, чтоб вы, не медля, уезжали бы из столицы. И сказано, что ежели в один день не уедете, то вас снова арестуют. Вот так вот.

— А ты, случайно, не за мною ли смотреть поставлен?

— Никак нет, сударь, за вами следить не велено. Велено только упредить. А уж там как сами знаете. Но попадетесь ежели вдругорядь, то не выпустят вас, так и знайте.

— Интересно, — прошептал Боратынский.

— Поторапливайтесь, сударь…

В какие-то десять минут Боратынский оказался уж на улице и преспокойно вышел за ворота крепости, в которой содержался. Пройдя по дороге спокойным шагом, он все не мог поверить, что его отпустили. Так просто после вчерашних угроз — отпустили!

Вдали замаячила знакомая фигура. Иван пригляделся.

— Ба! Да это никак Федор, спутник моей красавицы, — прошептал Боратынский.

Федор загадочно помаячил вдали и украдкою махнул ему рукой, призывая следовать за ним. Боратынский, мигом озадачившись, последовал за Федором. Минут через двадцать, когда они удалились от крепости, Федор остановился и подождал, когда к нему приблизится Боратынский. Затем приложил руку к губам и шикнул. Боратынский кивнул, сам понимая, что молчание — золото. Федор махнул рукой и скользнул в какие-то заросли. Один миг — и оба оказались спрятаны в каких-то кустах и деревьях.

— Что случилось? — шепнул Боратынский.

— Ах сударь, что я вам скажу, — зашептал в ответ Федор. — Вы небось и не ждете.

— Да что такое? — Иван уж начал терять терпение.

Что за тайны? Что еще за глупости?

— Никак не ожидал я, — продолжал меж тем Федор, — что вас выпустят. И барышне Любови Николаевна так и сказал, что не верю я в герцоговы милости.

— Что? — изумился Боратынский. — Милости герцога? А он тут при чем? При чем тут Любовь Николаевна? Говори живо! — воскликнул он.

— Ну не кричите, не ровен час подслушают нас… А это нам ни к чему.

— Да говори же, — понизил голос Иван.

— Ну так вот, как вас арестовали, Любовь Николаевна изволили переволноваться и побежали вас вызволять.

— Она? Вызволять меня? Да что же она могла бы сделать? — произнес молодой человек.

И тут же его накрыла волна любви и признательности. Она! Она думала о нем, волновалась за него! Хотела его спасать, хотя чем бы она могла помочь?..

— Она много чего могла сделать, сударь… Коли уж вы догадались, что перед вами барышня, так пораскиньте мозгами: отчего она в мужском платье путешествует и на какие еще дела способна девица, которая поступает подобным образом?

— Так. — Боратынский нахмурился. — Ну-ка говори. — Его счастливый угар как рукой сняло.

Он сосредоточился и приготовился слушать Федора как можно более внимательно.

— И вот, сударь, Любовь Николаевна, побежала к тетке своей, которая, как вы знаете, с господином нашим регентом накоротке, и все ей и выложила. Тогда эта продувная бестия-графиня, — прости Господи мою душу, — обрядила ее как куклу, да и во дворец Биронов отправила, чтоб та самолично за вас молила герцога. И уж как так случилось, что герцог к Любови моей Николаевне страстию воспылал, то мне неведомо, ибо где он ее видел, когда — история темная.