Оставив Питера храпеть в одиночку на кровати в отеле, я отправилась к Дереку и забрала свою выручку. Я снова жила на Лэдброк-Гроув, так что уложилась в полчаса с того времени, как покинула Парк-лейн. Взяла такси до дома — я всегда так делала. Мне нравилось ехать по городу спокойно и в безопасности. Я уже не первый год зарабатывала очень приличные деньги, но они быстро уходили (не считая расходов на наркотики) на такси, модную одежду, дорогую косметику, изысканную еду и прочие радости жизни. Я никогда не откладывала деньги; если у меня оказывалось их больше, чем я могла потратить на себя, я покупала подарки родным и друзьям. В начале шестидесятых, ещё до того, как я подсела на геру, я оплачивала уроки верховой езды моему младшему брату и даже купила ему пони. Я хотела, чтобы у него было то, чего у меня никогда не было. Если у меня оказывались свободные деньги, то никогда не было проблем с тем, на что их потратить. Роскошь, которую могли позволить себе другие люди, время от времени становилась для меня насущной необходимостью. Родители всегда были в ужасе от того, как я тратила деньги — но они так никогда и не узнали, как я их зарабатывала! Я знала, что такое бедность и что такое достаток — так что богатство для меня ничего не значило. На тот свет деньги не унесёшь; поэтому я считаю: если в кармане что-то есть — можно спокойно тратить.

Затмение и новый восход эдипова комплекса

ВРЕМЯ: НОЧЬ. КВАРТИРА 104 НА ПЕРВОМ ЭТАЖЕ В ДОМЕ ПО КЕМБРИДЖ-ГАРДЕНС, ЛОНДОН, 3-10.

Один неясно видимый, словно во сне, собеседник. Пять невидимых собеседников.

Появляется вид, который сразу нельзя узнать — похожий на горизонт, он заполняет всю ширину экрана. Это ярко освещённый живот мужчины, ритмично вздымающийся и опадающий во сне. Через минуту поверх этой картины появляется название фильма; ещё через минуту этот титр исчезает. Ничто не двигается, кроме этого абстрактного живота, ритм движений которого раза в два чаще, чем у отдыхающего человека. Будет отснято двадцать минут фильма, но учащённый ритм всё это время сохраняется, поэтому через десять минут экранного времени камера поднимается вверх, так что живот уже не виден. На экране в течение примерно минуты показывается ярко освещенная голая стена; затем скачком появляется новая картинка: тот же мужчина спит на животе, повернув голову набок. Камера показывает его горизонтально, снизу. В кадре его голова и верхняя часть тела. Через тридцать секунд появляется субтитр: «Совершенство самоубийства — в двусмысленности». Субтитр исчезает. После паузы появляется другой: «Кино тоже должно быть уничтожено». Ещё одна пауза, потом субтитр исчезает. Эти два субтитра последовательно появляются и исчезают около восьми с половиной минут. Примерно через девятнадцать с половиной минут фильма спящий вдруг очень широко открывает глаза, тут кадр останавливается, и этот стоп-кадр длится последние тридцать секунд, список участников идет по экрану поверх остекленевших глаз человека. Экран темнеет, фильм окончен. Саундтрек для первых девятнадцати с половиной минут — приведённый ниже разговор, проходящий на фоне «пиканья» аппаратуры для поддержания жизни. Когда кадр останавливается, остаётся только непрерывный писк этой аппаратуры, говорящий о том, что больной умер. Также используется запись тяжелого дыхания человека и/ или задыхающегося животного, чёткость и громкость звука постепенно нарастает, потом снижается в течение первых девятнадцати с половиной минут.

Первый голос (ровный; среднеанглийский выговор): Киноспектакль имеет свои законы, направленные на то, чтобы в универмагах и видеомагазинах появлялась качественная продукция. Однако это — и недостаток, который характеризует линию моего движения. Функция повествовательного кино — в выведении на первый план ложной логичности, подменяющей истинное действо так, что последнее вопиющим образом отсутствует там, где по-прежнему царит буржуазная идеология «реализма».