Из полусотни воинов больше двух десятков оказались убиты - затоптаны, переломаны, как куклы в руках несмышленого ребенка, забиты ударами тяжелых костяных шаров. Из тридцати оставшихся в живых без переломов из схватки вышли только семеро - считая самого Олега. Пятеро теперь рубили в лесу лапник, таскали дрова, раскладывая на прибрежной поляне сразу четыре костра. Старец, не расставаясь с посохом, так же как и ведун, прикладывал к переломам палки, фиксируя повреждения с помощью ремней или длинных полотняных лент, с неожиданной легкостью относил одетых в тяжелую броню ратников к огню.

    Медицинские хлопоты заняли весь день - к тому времени, когда Олег, зажав меж двух толстых сосновых веток сломанное плечо лежащего без сознания бородача, выволок бедолагу из-под конских туш и оттащил его к пылающим кострам, на лес спустились сумерки.

    -  Все, что ли? - устало опустился Середин рядом со стариком, задумчиво взиравшим на пляску огненных языков.

    -  Настало время уступить свое место Маре, ведун, - степенно кивнул тот. - Теперь уже она выберет тех, кому предстоит уйти в мир далеких предков.

    -  Луба бы надо надрать. - Олег пошевелился, поудобнее устраиваясь на лапнике, и протянул руки к огню. - На палках кости нормально не срастутся.

    В мире, куда неудачно произнесенное заклинание зашвырнуло бывшего кузнеца из автобусного парка, лубки заменяли медицинский гипс. Содранная с вяза или липы кора, разрезанная в виде лодочки, накладывалась на сломанную конечность и туго заматывалась, плотно прилегая к руке или ноге, надежно фиксируя перелом. Палка такой надежности обеспечить не могла - как ни привязывай, а все одно кости смещаются. Вместо сращения ложный сустав образоваться может.

    Старик поднял посох, поставил его между ног, прижался лбом к отполированному дереву:

    -  Прости, Триглава, недостойного слугу твоего. Слаб я, силы моей на деяния достойные не хватает. Пришли хранительниц твоих, берегинь лесных и речных, снизойди до нас своею милостью.

    Подошел возчик с первых саней. Распарившись от тяжелой работы и жара костров, тулуп и рукавицы он скинул, оставшись в холщовой рубахе и пухлых шароварах. За толстой веревкой, заменявшей ремень, торчал топор, сквозь черную кудрявую бородку просвечивали румяные щеки. Настороженно покосившись на Олега, он поклонился старцу, поставил перед ним в снег медный котелок, в котором из темного густого варева выглядывали золотистые бока двух крупных луковиц.

    -  Благодарствую, Православ, - кивнул старик. - О госте нашем не беспокойся, он со мной похлебает. Раненым отвар погуще навари, им сие зело полезно.

    Мужик опять поклонился, отступил, а старик, легко взяв раскаленный котел за край, переставил его ближе к Олегу, чтобы еда оказалась на равном расстоянии от обоих.

    -  Угощайся, ведун. День у нас долгий выдался, силы потребны изрядные. Сей отвар для меня с весенних двугодков тройным варом творят, через день на третий. Не побрезгуй трапезой старого волхва.

    Середин дважды себя упрашивать не заставил, вытянул из чехла на поясе главную драгоценность каждого русича - большую серебряную ложку, - запустил ее в котелок.

    Тройную уху на своем веку Олегу доводилось пробовать не раз - но то, чем угощали его ныне, больше походило не на суп, а на густой, еще не застывший, холодец. Можно было подумать, воды к рыбе при варке не добавляли вообще, а просто прогревали крупные куски белорыбицы до тех пор, пока они не расслоились, превратившись в месиво из мясных прядок и костного желатина.