|
В Парме полицейские в штатском схватили Эмануэля Бонсу, молодого негра, направлявшегося в вечернюю школу, хорошенько его отметелили и лишь потом заметили, что он вовсе не торговал наркотиками, как они было подумали. В Варезе в автобусе четырнадцатилетний подросток требует от своей сверстницы в хиджабе уступить ему место – девочка отказывается, и тот с дружками лупит ее и бьет ногами. В автобусе в Бергамо пассажирка кричит, что у нее украли мобильник, – контролер тут же решает, что это дело рук цветного парня, автобус останавливают, парня раздевают догола, никакого мобильника не находят (очевидно, стащил его кто-то другой), зато обнаруживают при нем семьдесят евро – контролер их конфискует, и благодарная дама принимает эти деньги в качестве возмещения ущерба.
Мы лишь на одиннадцатой странице этого не-романа – последующие главы повествуют о том, каково пришлось тем несчастным из Ливии, кого итальянские военные перехватили в море и сдали на руки приспешникам Каддафи, и как Гада Лернера обвинили в том, что он «носатый», и далее крещендо эффектных и щекочущих нервы зверств. Любопытно, что итальянцы поднимают столько шума из-за четырех бриллиантов и двух-трех купленных дипломов (и, кстати, не является ли получение диплома в Албании показателем повышенной межэтнической терпимости?) и при этом годами допускают, чтобы случались вещи, о которых сухо повествует эта книга.
Пруст и боши
И однако всем, вероятно, известно, что в ходе Второй мировой войны сорок один миллион европейцев (одних только европейцев, без учета американцев и азиатов) погибли, истребляя друг друга, и что с тех пор, если не считать трагического балканского эпизода, Европа шестьдесят восемь (повторяю: 68) лет живет в мире, так что если сказать нынешней молодежи, что французы сейчас могли бы окопаться против немцев на линии Мажино, итальянцы – попытаться сломить хребет Греции, что в Бельгию могут вторгнуться войска, а английские самолеты станут бомбить Милан, то эти молодые люди (которые, возможно, готовятся поехать на год в другую страну по программе Erasmus, а там, глядишь, и встретят родственную душу, говорящую на другом языке, и дети у них вырастут билингвами) решат, что мы сочиняем фантастический роман. Даже взрослые уже привыкли не задумываясь пересекать без паспорта границы, которые их отцы или деды переходили с оружием в руках. Но верно ли то, что идея Европы больше не привлекает европейцев? Бернар-Анри Леви выступил недавно с пламенным манифестом Europe ou chaos, где призывает вновь обрести европейскую идентичность, и начинается он со зловещей угрозы: «Европа не в кризисе – она умирает. Разумеется, не Европа как территория. А Европа как Идея. Европа как проект и мечта». Манифест подписали Антониу Лобу Антунеш, Василис Алексакис, Хуан Луис Себриан, Фернандо Саватер, Петер Шнайдер, Ганс Кристоф Бух, Юлия Кристева, Клаудио Магрис, Дьёрдь Конрад и Салман Рушди (хоть он и не европеец, но, когда гонения на него только начались, именно Европа его приютила). И поскольку я тоже его подписал, то дней десять назад я вместе с другими подписавшими оказался в парижском театре «Рон-Пуан Елисейских Полей» на дебатах, посвященных этой теме. Один из сразу же прозвучавших тезисов, который я целиком и полностью разделяю, гласил, что существует ощущение европейской идентичности (самосознание себя как европейца), и по такому случаю мне довелось процитировать несколько страниц из прустовского «Обретенного времени». Мы в Париже во времена Первой мировой, город живет в страхе перед ночными налетами цеппелинов, а молва утверждает, что ненавистные боши способны на любые зверства. Несмотря на это, страницы Пруста проникнуты германофилией, она сквозит в разговорах персонажей. Вот германофил де Шарлю, пускай его восхищение немцами обусловлено скорей сексуальными предпочтениями, нежели культурной идентичностью: «Но, восхищаясь французами, мы не должны принижать наших врагов, иначе мы умалились бы сами. |
