— Но вы же знаете, как я против этого боролся! — Гулевский не сдержал раздражения. — В Думе выступал, Президенту писал. И комментарий к этому разделу давать категорически отказался. И не только к этому. Потому что изначально в кодекс закладывалась совсем другая идеология. А статью мою в «Государстве и праве», где я эту бездумную компиляцию громлю, разве не читали?

— Я-то читал, — вежливо подтвердил Машевич. — Еще сотня таких, как я, прочитала. А вот это, — он постучал пальцем по фамилии Гулевского на обложке, — для всей страны. Освещено!

Он оглядел смурного ученика, улыбнулся слабой, примирительной улыбкой.

— Не знания наши нужны этим ловким людям, Илья. А имя, дабы им прикрыться, — заключил он.

— Что вы хотите сказать? — Гулевский давно понял, что разговор затеян не просто так.

— Я уезжаю, Илья! — объявил Машевич. — В Германии осели дети. В Кельнском университете предлагают место на кафедре. Там меня, во всяком случае, услышат.

— Там услышат, — не веря своим ушам, повторил Гулевский. — А разве здесь голос корифея советской криминологии уже не нужен? Если еще и вы уедете, кто ж станет истину царям с улыбкой говорить? — пошутил он натужно.

— Будто нужна им истина!

— Но меня пока слушают! — горячо вскричал Гулевский.

— Вот это называется «слушают»? — Машевич насмешливо отодвинул кодексы. — Вот что скажу тебе на правах прежнего учителя: не пачкайся, Илья. Твое имя на Западе звучит. И от всего этого мусора пока что отделяют. Пока что! — он потряс заскорузлым пальцем. — Меня попросили передать: готовы организовать цикл лекций в крупнейших университетах Европы — на твоих условиях.

Гулевский, даже не дав договорить, энергично затряс головой.

— Нет, Герман Эдуардович, я о собственной пользе иначе сужу. Пусть из десяти моих наработок одна пройдет. Но и это что-то! Не в сторонке, на бережку, а — бороться, доказывать, переламывать ситуацию. Другого не мыслю.

— Что ж, так и думал! — Машевич сделал движение подняться.

— Вы сами учили меня не отступаться! — безысходно напомнил Гулевский. — И что ж теперь получается?

— На все есть предел, — ответствовал Машевич, потянулся к шкафу, к которому прислонил трость, — в последнее время стали отказывать ноги. — Должно быть, теперь твое время не отступаться.

Дверь распахнулась. В проеме возникла секретарша кафедры Арлетта — с безумными глазами и открытым, перекошенным ртом.

— Илья Викторович, там ваша жена звонит, — невнятно пробормотала она.

— Какая еще?.. — не понял Гулевский.

— Бывшая. Она говорит, будто… — Арлетта ткнула пальцем за стену, где, должно быть, лежала снятая трубка, сглотнула слюну, лицо ее жалостливо скукожилось.

— Ну же! — рявкнул Гулевский.

— Илья Викторович, сыночек ваш погиб!

3

По случаю назначения Константина Погожева начальником юридического отдела, он, как водится, «накрыл на работе поляну». К семи вечера веселая компания рассталась у дверей офиса. Большинство двинуло в сторону метро «Белорусская». Собирался поначалу вместе со всеми и Константин. Но приятель, заводной и неуемный Вадим Седых, не желая расставаться, уговорил его завернуть напоследок в какой-нибудь из ближайших ресторанчиков.

В первом часу ночи на другом конце Москвы к КПП элитного жилого комплекса «Товарищество достойных», что в полукилометре от метро «Лоськово», из лесного массива выбежал взъерошенный, вывалявшийся в грязи человек.