|
Подобно большинству купцов в Китае, Логан рассматривал сбыт опиума с точки зрения дела, а не нравственности. Зная, к чему приводит привычка курить опиум, Трот придерживалась меньшего прагматизма. К счастью, ее отец никогда не торговал этим зельем, хотя подобное занятие сулило немалые барыши. Максвелл покачивал в руке стакан с портвейном. Трот чувствовала, что этот разговор вызвал у него неловкость, но сменить тему он не мог. – В прошлом так все и было, но времена меняются. Через год другой Ост Индская компания утратит свою монополию, здесь появятся купцы из других стран, вспыхнет конкуренция. Может случиться и так, что парламент запретит гражданам Великобритании участвовать в торговле опиумом. Тягостное молчание повисло над обеденным столом. Наконец Логан холодно произнес: – Значит, вы – шпион парламента, который вскоре вернется в Лондон и предпримет попытку разорить нас? – У меня нет ни малейшего желания разорять кого бы то ни было. Великобритании нужны ваши знания, опыт и ваш чай. Я просто советую вам разнообразить свою деятельность. – В этом нет необходимости. Вся эта языческая система законов о торговле развалится сама собой, – заявил распалившийся от выпитого шотландец. – Она существует только потому, что мандарины не хотят показывать нас своему народу, боятся, что все поймут, что мы – истинные джентльмены. Вот нас и называют варварами и держат в тесноте. А на самом деле варвары – это они! Вмешался Бойнтон, британский тайпен: – Подобные разговоры недопустимы. В этой стране мы гости, каждому из нас торговля приносит неплохую прибыль. – Мы не гости, а пленники, черт возьми! – выпалил шотландец. – Нам запрещено устраивать увеселительные поездки, бывать в городе, привозить с собой жен и любовниц. Пусть королевский флот войдет в устье Жемчужной реки и поучит мандаринов вежливости! Тогда мы сможем торговать, где пожелаем, а не только в Кантоне. – Довольно! – перебил Бойнтон. – Пожалуй, – вдруг согласился Логан. – Цивилизованные люди умеют решать споры мирным путем. Но в комнате по прежнему сохранялась атмосфера почти осязаемого гнева, и Трот чувствовала, что этот гнев обращен на Максвелла, словно он несет ответственность за все препятствия, которые чинят торговцам в Китае. Гэвин Эллиот украдкой бросил взгляд на Трот. Большинство слуг говорили по английски так плохо, что не уловили суть разговора, но от Трот она не ускользнула, и Эллиот понимал это. Трот не поднимала глаз, ее лицо оставалось непроницаемым, она делала вид, будто от скуки не слушает, о чем говорят за столом. Конечно, ей придется сообщить Чэнгуа обо всем, что случилось за ужином, но ничего нового он не услышит. Фань цюй вечно чем нибудь недовольны. Заинтересовать Чэнгуа могут только разумные предложения Максвелла. – Я понимаю, почему вы чувствуете себя пленниками, – примирительно произнес Максвелл. – Я пробыл здесь всего неделю, но уже успел известись от скуки. Хотел бы я знать, случалось ли кому нибудь из вас нарушать здешние законы и бывать в городе или в глубине страны? Я был бы не прочь повидать ее. Этот вопрос шокировал большинство собравшихся. Белокурый голландец воскликнул: – Об этом не может быть и речи! Мы, «заморские дьяволы», в этой стране слишком заметны. – Но ведь иезуиты из Португалии путешествуют по Китаю. Может, такое под силу и купцу, если он наденет черную сутану. – Голос Максвелла звучал шутливо, но Трот поняла, что ему не терпится услышать ответ. Бойнтон покачал головой. – Да, император благоволит к иезуитам, но даже им не позволено свободно передвигаться по стране. |
