– А если бы ты ее отпустил?

– Куда? К мертвецу? Она и так к нему ушла. А тогда… Ты бы на этого Леву посмотрела: небольшого роста, худой, глаза вечно испуганные, будто он нечаянно попал в чужой, враждебный мир по пути на другую звезду!.. Когда-то они занимались вместе во Дворце пионеров – кукол мастерили – и встретились случайно, в сквере, где Юля катала коляску с нашим вторым сыном.

Официант приносит шампанское, легкую закуску, и, чтобы не длить тягостную паузу, Евгения говорит:

– А я, знаешь ли, с сыном математикой занимаюсь и жутко злюсь: знания синусоидальные – то взлет, то посадка!

Роберт тоже посмеивается, но когда официант уходит, просит:

– Позволь досказать, мне это Очень важно! Представь, у нас была нормальная, дружная семья. Возможно, Юля меня и не любила, хотя тогда я так не думал, но в любом случае мы с ней были хорошими товарищами. И ее, и мои родители не отказывались заниматься нашими детьми. Юля училась заочно в институте, ходила на теннис, шейпинг… И вдруг как гром среди ясного неба!..

Он наливает обоим шампанского и залпом отхлебывает половину бокала.

– Левушка! Она и называла-то его только так – на Льва он не тянул, будто это имя ему в насмешку дали! Никчемный, не приспособленный к жизни человек! Она его за слабость полюбила…

Роберт усмехается, и лицо его принимает жесткое выражение.

– В общем, моя жена прониклась его бедами – он как раз без работы болтался – и попросила меня что-нибудь ему подыскать. Я поговорил со знакомыми ребятами на художественном комбинате, и они пристроили его напарником к одному мозаичнику – у этого Левушки оказался диплом художника-прикладника…

Я был в командировке, в Канаде, когда он пришел к нам с благодарностями. Получил первую зарплату и понял, что он в неоплатном долгу – таких денег он прежде и в руках не держал! Как на грех, в этот день старшего сына взяла к себе моя мать, а младшего – теща. Развязали руки для приема благодарности! Представь, она у него была первой женщиной, это в тридцать-то лет! Таким хрупким, беспомощным непременно надо, чтобы их подобрали, пригрели…

Он умолкает, но если и не скажет больше ни слова, Евгения отчетливо представляет себе, что было дальше. Похоже, воспоминания даются Роберту нелегко – на лбу его блестят капельки пота, а руки нервно подрагивают.

– Не надо, не говори больше ничего. – Она касается его руки, но он будто не слышит.

– Юля ушла. Они сняли квартиру на окраине города… Говорят, якобы женщина не может просто так взять и бросить своих детей, но моя жена была странной женщиной. Может, она заразилась от него? Она не приходила, не звонила и никак не пыталась увидеть наших мальчишек. Клянусь, я не пошевелил даже пальцем, чтобы вернуть ее, и тогда вмешалась теща. Пошла к его матери. Какие она доводы приводила, не знаю. Скорее всего обычные, житейские: семья, несчастный муж, дети-сироты при живой матери. Словом, сладкую парочку они развели и жену-блудницу вернули в дом…

Он начинает искать по карманам платок и находит его там, куда уже не раз совал руку.

– Вроде и не виноват, а чувство вины не дает мне спокойно жить: будто это я ее убил. Конечно, я пытался… заставить ее жить по-прежнему, но даже в этом не могу себя упрекнуть, потому что она не обращала на меня никакого внимания…

Неожиданно лицо его светлеет.

– Недаром я так стремился тебя увидеть. Исповедался перед тобой – точно груз с души сбросил. Ты на похоронах Юли так презрительно на меня смотрела!

– Тебе показалось.

– Нет. Теперь же ты смотришь по-другому, и мне это не кажется. Почему?

– Церковь говорит: не судите – не судимы будете.