– Какое непростительное легкомыслие, Аристов! – Евгения так разнервничалась, что вскочила и теперь мечется по палате. – Он, видите ли, договорился о встрече! С кем? С убийцей, которому уже нечего терять!

– Жека, успокойся, – пытается поймать ее за руку То-лян. – Это все давно прошло! Кончилось!

– Кончилось! – не может остановиться она. – Да он мог, не выходя из машины, пристрелить тебя и скрыться!

– Мог. Но майора подвела самоуверенность. Он ехал на новой «Волге», а подо мной была – как назло! – легкая «хонда». При лобовом столкновении у меня шансов не было. Зато я был лучшим водителем! – Толян говорит это без хвастовства лишь констатирует факт. – Он мчался, не снижая скорости, мне навстречу… До назначенного места оставалось еще километра два, так что я не сразу понял, что это Сергей. Потом подумал, что он почему-то меня не замечает. Для верности посигналил ему. И тут он бросил на меня свою машину. Все произошло так быстро, что я не успел даже испугаться. За меня сработал многолетний опыт водителя. Я успел вывернуть руль, но чтобы уйти, доли секунды все же не хватило. По касательной он меня зацепил. Но и сам перевернулся. Как он там кувыркался, я уже не видел. Могу только догадываться: каменистые уступы, приличная высота.

Евгения обнимает Толяна и прижимает к себе:

– Не надо! Не вспоминай! Забудь! Ты не виноват. Это судьба отомстила ему. За Машу. Может, она стояла там, когда машина летела вниз…

– Жека!

Она целует его в ложбинку у шеи и говорит туда же, чтобы не видеть соболезнующих ее наивности глаз:

– Я знаю, ты не веришь, но когда Маше было сорок дней, ночью я проснулась от того, будто она меня позвала. Я про сорок дней вообще-то забыла. Потом сообразила, когда подсчитала: как раз в это время Сергей ее убивал… – Она опять целует его и чувствует, как он напрягся. – Что с тобой?

– Жека, возьми на тумбочке бинт и привяжи ручку двери к спинке кровати.

– Зачем?

Он начинает нервничать от ее непонимания.

– Ты что, маленькая, да?.. Разденься и ложись… на меня!

– Толя!

– Пожалуйста!

Евгения не верит своим ушам. И понимает, что он не шутит. Не уловила ли она страх в его глазах? Страх, что он после всех передряг окажется неспособным жить с ней как мужчина…

Конечно, ради него она могла бы заниматься любовью хоть на площади, но не при травме же позвоночника!

Кто знает, каким боком могут вылезти ему такие игры?!

Она раздевается, осторожно ложится рядом с ним и позволяет ему ласкать себя. А сама сует руку под одеяло и только прикасается к заветному месту, как чувствует его полную боеготовность.

– Тебе этого мало?

– Мало! – настаивает он.

– И даже не мечтай! – говорит она и передразнивает: – Ты что, маленький? Не понимаешь, что такое позвоночник?

– А вдруг?

– Что – вдруг? Ради сиюминутного каприза ты хочешь все испортить? Или ты не знаешь, какое напряжение для мужчины – оргазм?

– Ты рассуждаешь не как женщина, а как медик! – обижается он.

– А потому, что сейчас медик нам гораздо нужнее, чем женщина! Кроме того, не забывай еще про сотрясение мозга, для лечения которого нужен покой. Допустим, пошла бы я у тебя на поводу. Мы убедились бы: мужчиной ты останешься, но крыша уедет навсегда! Будешь целыми днями ходить за мной и только просить: «Женя, давай потрахаемся!»

Она изображает лицо дебила, от чего Аристов начинает хохотать и, отсмеявшись, говорит:

– Я хотел сказать тебе, Лопухина: выходи за меня замуж! Я пока не в форме, но через месяц, обещаю, ты меня не узнаешь!

Глава 27

Толяну перестали наконец колоть лекарства, и сегодня Евгения в бегах: договаривается с врачами, чтобы Аристова назавтра выписали.