Машина свернула с проспекта. Миша, панически боявшийся, что дядины «Жигули» столкнутся с каким-нибудь авто — а их здесь было как капель в Волге, — облегченно перевел дух.

— Читал я как-то в одной умной книге такую фразу, очень справедливую, — продолжал дядя, который ухитрялся одновременно ловко вести машину и рассуждать. — Звучит примерно так: «Не имеет значения, что сделали из тебя, важно лишь то, что ты сам сделал с тем, что из тебя сделали». Понял, нет? А то давай все растолкую своими словами. Это просто, как три рубля.

— Я понял, — пробормотал Миша и задумался над словами дяди.

Позже он нередко их вспоминал. И в жизни они ему очень пригодились.

В классе, куда попал Миша, за столом возле окна сидел неправдоподобно длинный, фарфорово-розовый и белокурый мальчик. Таких не бывает! — подумал Миша. Но этот все же был — нежный, синеокий херувим, какой-то нездешний, из другого мира. Он отрешенно, словно ничего не замечая вокруг, смотрел в окно и машинально водил тонкими пальцами (на одном тускло мерцал серебряный перстень) по столу, безучастно, с отсутствующей наивной улыбкой взирая на мир. Блондинчик излучал настоящий свет и одновременно напоминал румяную синеглазую Снегурочку с льняной косой из детских новогодних праздников. Абсурд… Дьявольщина…

Мурашки страха и неуверенности стремительно побежали по спине.

Светлый мальчик вдруг повернулся в его сторону и подкупающе улыбнулся.

— Але, подруга, познакомимся! — весело предложил он. — Я знаю, что ты Михаил, а я Митенька. Митенька Дронов, на минуточку!

Миша снова моментально смешался. Он никогда не знал, как вести себя с незнакомыми людьми, что отвечать и что делать. Предначертано… Ему вечно мешали проклятые скованность и зажатость. Вероятно, со стороны он производил безрадостное впечатление человека весьма недалекого, если не откровенно дубоватого. Плачевное зрелище…

Каховский часто жестоко мучился, не зная, как лучше поступить. Другие, не задумываясь, легко уходили и приходили, говорили и смеялись, протягивали руки и обижались — и все оказывалось точным и простым. Но это у других. У Михаила все всегда складывалось трудно. Вот и сейчас он озадаченно, тупо молчал, пытаясь сориентироваться. Неадекватные реакции… История его болезни… Миша еще не подозревал по молодости лет о причинах страданий людей застенчивых. А мучения эти начинались от неизвестности — что люди думают о них, какое составили себе мнение? И едва это мнение проявляется — каким бы оно ни было, — муки тотчас прекращаются. Необщительность Михаила основывалась не на гордости, а на отсутствии потребности в близости с кем-то. Людей он ненавидел и боялся, а потому и сторонился, всячески избегал.

Со злобой он отнесся и к этому москвичу, у которого были серьезные преимущества: красота и уверенность в себе, чего Мише так недоставало.

Светлый мальчик дернул по-детски хрупким плечиком и достал из сумки апельсин.

— Будешь? — спросил он.

Миша молча покачал головой, а фарфоровый Митенька с завидным аппетитом и бесстрастием в шесть секунд уплел весь апельсин.

— Ну чего ты стоишь? Садись!

— Куда? — осипшим от волнения голосом прошептал Миша.

Притягательный мальчик-снегурочка безмятежно махнул рукой.

— Да куда хочешь! Мест свободных полно! Нас в классе всего двенадцать человек.