|
Яшка, которому хронически не везло в жизни, уверял, что у него «все в порядке», Корзинкин, попавший когда-то в широкую черную полосу, категорически отказался от предложения Ильи пойти работать на его фирму. «Деньги приходят и уходят, - философски заметил тогда Лева. - Сегодня я бедствую, завтра поднимусь. А рисковать нашей дружбой не хочу. Сейчас ты для меня не господин Стрекалов, президент и благодетель, а просто Петрович, и я могу в любой момент дать тебе в глаз или обругать так, как сочту нужным. И ни за какие деньги от этого не откажусь». Стрекалов не обиделся, помог другу другим способом, поддержал. Лева пережил полосу, нашел отличную работу, затем открыл свое дело и вот уже много лет чувствовал себя весьма и весьма уверенно. И не отказывал себе в удовольствии ругать Петровича так, как считал нужным. А вот Яша преодолеть затянувшийся кризис не мог. Но Илье в нежелании друга получать помощь виделись совсем иные, нежели у Корзинкина, причины. - Мне кажется, он нас обвиняет, - вздохнул Стрекалов. - В чем? - В том, что у нас все нормально. - В таком случае у него началась последняя стадия деградации, - проворчал Лева. - Обвинять других в собственных проблемах - это пик лузерства. Корзинкину не понравился ход разговора, но и спорить со Стрекаловым Лева не стал: Петрович умный, Петрович в людях разбирается, и Петрович Яшку любит. - Он считает, что мы стали людьми другого круга, - закончил Корзинкин. - Угу, - согласился Илья. И оба подумали об одном: настоящая дружба «кругов» не замечает. И еще подумали: тему надо сворачивать. - Кстати, пора бы Очкарику появиться. - Лева бросил хищный взгляд на бутылку необыкновенного хереса. - Долго мы его ждать будем? - Не будем, - решил Петрович. - Кто знает, чего он на пруду застрял? Может, утонул. - Разливай, - улыбнулся Корзинкин и потянулся за бокалами. Пруд располагался к югу от дома Стрекаловых, метрах в ста, а ведущая к нему дорожка проходила через небольшую рощицу, среди деревьев которой пряталась уютная беседка с резными деревянными колоннами и зеленой восьмиугольной крышей. Идущий быстрым шагом Волков почти проскочил мимо нее, но, услышав негромкий окрик: «Федя!», немедленно остановился, развернулся и подошел к сидящей в беседке женщине: - Да, Валентина Сергеевна? - Торопишься? Мама Петровича жила отдельно. Шутила, что «дом двух хозяек не терпит», и обосновалась неподалеку, в собственном коттедже. Но выходные, разумеется, проводила у сына. Утром она занималась с детьми, руководила играми на поляне, но к пруду, сославшись на усталость, не пошла, предпочла чтение в беседке. Теперь же, судя по всему, книга ей надоела и захотелось поговорить. Волков, несмотря на то что его ждали друзья, отказываться от предложения поболтать не стал, вошел внутрь, присел на соседнюю лавку и покачал головой: - Нет, не тороплюсь. - Врешь. - Никогда! Мама Валя улыбнулась. Невысокая, полная, с морщинистым лицом и длинными, собранными в пучок на затылке, совершенно седыми волосами, она. несмотря на итальянский брючный костюм, выглядела стопроцентной русской бабушкой. Каковой, в сущности, и была. Детвора ее обожала. - Ты редко здесь появляешься, - посетовала Мама Валя. - Я соскучилась. - Дела, - пожал плечами Федор. А что он еще мог сказать? - У Левы тоже дела, но он бывает у Илюши не реже двух раз в месяц, - заметила старушка. - Ему детей нужно развлекать. - А тебе не нужно? - У меня один Степан, а у Левы… - Очкарик махнул рукой: - Лева сам уже со счета сбился. - Это верно, - улыбнулась Мама Валя. Она положила книгу на столик, внимательно посмотрела на Волкова и спросила: - Как там у тебя? - Рутина. |
