— Как я мог этого не знать? Вся Венеция об этом говорила. Видите ли, дело в том… В жизни Лучаны много мужчин…

Тон, которым это было сказано — практически шепот, — не ускользнул от внимания Пьетро. Сенатор был влюблен, это очевидно. И мысль, что куртизанка принимает в своей постели других мужчин, явно причиняла ему страдания. Патриций нахмурился, на лице его отразилась боль, которую он с трудом подавлял.

— Да, я ее люблю, — признался Кампьони, сжав кулак, словно прочитал мысли Пьетро. — Люблю вот уже больше десяти лет. Вам не кажется смешным, что такой человек, как я, может трепетать при одной мысли об объятиях обычной куртизанки, такой молоденькой и привычной к аркадам дворца прокуратора… Я это понимаю. Вот что отвлекает меня от проблем республики! Но эта женщина — мой наркотик, моя пряность, я не могу от нее отделаться… Нет смысла скрывать от вас: я содрогаюсь от одной лишь мысли, что однажды ее потеряю, и при этом она — мой позор… Она из тех, кто вас околдовывает, дарит самые острые переживания и привязывает к себе слишком крепко… Самка богомола, да! Обожаемая и опасная. О Господи… Но вам ведь это знакомо, не так ли?

Перед глазами Пьетро предстало видение Анны Сантамарии, Черной Вдовы.

Но отвечать прямо он не стал.

— Не волнуйтесь, ваше превосходительство… — Пьетро снова двинулся вперед. — Немного искренности не помешает по нынешним временам.

Они помолчали, потом Кампьони продолжил:

— Что же касается броши, то при чем тут я, если ее украли? Вы же не думаете, что я могу быть как-то замешан в этих убийствах!

— О, такая мысль мне и в голову не приходила, ваше превосходительство! — улыбнулся Пьетро.

Кампьони вроде успокоился. Его дыхание, до того несколько учащенное, замедлилось. Но Пьетро всего лишь отложил самые деликатные вопросы. Торопливо пошарив в кармане, он выудил два клочка бумаги и протянул патрицию.

— Одна из этих записок была найдена у тела Марчелло Торретоне, другая — в церкви Сан-Джорджо Маджоре. Вам это о чем-нибудь говорит?

Кампьони взял листочки и прочёл:

— Ну что ж. — Сенатор явно пытался вспомнить, что эти слова ему напоминают. — По-моему, я где-то это уже видел… Но вот где?.. — Он потер лоб и спросил: — К чему все эти эпиграммы? Такое впечатление, будто это какая-то поэма…

— Вне контекста, который мне пока неизвестен, они вроде бы ничего не означают, — ответил Пьетро. — Как и полный вариант, кстати говоря. Ваше превосходительство… — Виравольта набрал в грудь побольше воздуха и ринулся в пропасть: — Расскажите мне о Химере, о тех, кого называют Стригами, или Огненными птицами…

Сжимавшие бумаги пальцы Кампьони задрожали. Он огляделся по сторонам. И Пьетро понял, что попал точно в яблочко. Разговор становился все более интересным… Виравольта не спускал глаз с губ патриция. Реакция последнего на упоминание об Огненных птицах напоминала Пьетро отца Каффелли, когда он сообщил ему о распятии Марчелло Торретоне. Те же признаки смертельного ужаса: кровь отлила от лица, лоб покрылся испариной. Кампьони прижал одну руку к груди, а вторую протянул к Пьетро, словно бумаги, которые он по-прежнему сжимал, были пропитаны ядом. С округлившимися от страха глазами сенатор наклонился и прошептал Виравольте на ухо:

— Значит, вы тоже в курсе!

— Что вам известно? — надавил Пьетро.

Кампьони, вздрогнув, заколебался. Потом еще раз огляделся по сторонам.

— Я… Я вижу тени… И боюсь, они меня преследуют повсюду.