Я вспомнил о лежащем в больнице Макинтоше. Одного этого достаточно, чтобы счесть последнее утверждение неверным.

– А что вы скажете о женщинах, которые ему подчиняются?

Она проницательно посмотрела на меня.

– Вы имеете в виду Элисон? Тут дело плохо. Он хотел иметь сына, а получил дочь и постарался воспитать ее по своему образу и подобию. А образ этот жесткий, и девушке ничего не стоит сломаться под этим грузом.

– Да, он жесткий человек, – согласился я. – А что же мать Элисон? Она что, ни во что не вмешивалась?

В тоне Мейв я почувствовал легкое презрение, правда, смешанное с жалостью.

– Бедная женщина! За кого она вышла замуж? Понять такого человека, как Алек Макинтош, ей было не под силу. Их брак, конечно, быстро расстроился, и она еще до рождения Элисон покинула его и перебралась в Ирландию. Она умерла, когда Элисон было десять лет.

– И вот тогда за нее взялся Макинтош?

– Именно.

– А что насчет Смита?

– А Элисон вам о нем ничего не рассказывала?

– Нет.

– Тогда и я не скажу, – решительно заявила Мейв. – Я уже и так достаточно насплетничала. Когда – и если! – Элисон сочтет нужным, она вам сама обо всем расскажет. – Она повернулась, чтобы идти, затем остановилась и посмотрела на меня через плечо. – Я думаю, что вы тоже жесткий человек, Оуэн Станнард. Не уверена, что такой подойдет Элисон.

И оставила меня думать по поводу этих слов все, что мне заблагорассудится.

Элисон позвонила поздно вечером того же дня.

– Я сделала крюк над морем и видела "Артину", – сообщила она. – Они на пути в Гибралтар.

– Я надеюсь, ваше наблюдение не было слишком очевидным?

– Нет, я прошла над яхтой на высоте пять тысяч футов и по прямому курсу. А разворот сделала, когда они уже не могли видеть.

– Как Макинтош?

– Ему лучше, но он все еще без сознания. Мне позволили побыть у него две минуты.

Это расстроило меня. Макинтош мне нужен был не только живой, но и способный говорить. Это натолкнуло меня на одну малоприятную мысль.

– За вами могли следить в Лондоне, – сказал я.

– Нет, хвоста за мной не было. В больнице я вообще не видела никого из знакомых, кроме одного человека.

– Кто это?

– Премьер‑министр послал туда своего секретаря. Там я с ним и встретилась. Он сказал, что премьер очень обеспокоен.

Я вспомнил об Уилере и о человеке, которого извлекли из тюрьмы специально, чтобы убить, и представил себе Макинтоша, беспомощно лежавшего на больничной койке.

– Надо что‑то предпринять, – сказал я. – Позвоните этому секретарю и попросите его распустить слух, что Макинтош умирает.

Она поняла мою идею мгновенно.

– Вы думаете, что отцу грозит опасность?

– Если они узнают, что он поправляется, то могут попытаться убрать его. А такой слух, если он дойдет до сообщников Уилера, может спасти вашему отцу жизнь.

– Я сделаю это, – пообещала она.

– Что‑нибудь новое об Уилере?

– Пока ничего. Ничего из того, что нам нужно.

Элисон вернулась два дня спустя, подкатив к дому на такси. Она выглядела усталой и невыспавшейся, и Мейв при виде ее обеспокоено закудахтала. Элисон сказала:

– Проклятые ночные клубы!

Это удовлетворило тетушку, и она удалилась. Я удивленно поднял брови.

– Развлекались?

Она пожала плечами.

– Мне же надо было поговорить с людьми, а те, кто мне нужны – завсегдатаи ночных клубов. – Она вздохнула. – Но я только потеряла время.

– Никакой информации?

– Ничего существенного, кроме, может быть, одного.