— Ты — человек опытный, учёный, — не унимался тот. — Скажи: можно влюбиться в женщину, которую только в телевизоре видел?

— Легко. В наш век техники — так особенно.

— Нет, я серьёзно спрашиваю! Раньше мы на танцах знакомились, в клубе... Даже на улице. Пройдёт мимо — душа так и затрепещет. Смотришь вслед, запах чуешь. А тут — стекло перед тобой и картинка...

— Любовь — давно уже штука виртуальная, — бесстрастно заключил Кирилл Петрович. — И любим мы не женщину — своё воображение, фантазию. Потому и не узнаём, когда встречаем во плоти. Увидишь эту Неволину, а она не такая — вот тебе и разочарование. Это и тебя касается, Славка.

— А правда, что ей сельские мужики нравятся? В одном сериале она врачиху играет. Будто приехала из города и влюбилась в участкового.

— Это в сериале, наивная ты душа!

— Я по глазам увидел — бабью любовь и на экране не спрячешь... Вот соблазню артистку и увезу в фатерланд!

Бурнашов только саркастически ухмыльнулся и промолчал.

Новый приятель Бурнашова, весёлый ясашный дежурный на аэродроме, таскал какие-то брезентовые мешки на бетонную площадку, опасливо поглядывая в пустое небо. Гохман подрулил к нему, но тормоза не работали — пролетел мимо.

— Угнали! — крикнул тот, отпыхиваясь. — Вашу вертушку!.. Три бабы!

— Какие бабы? — Кирилл Петрович спрыгнул на ходу с мотоцикла.

— Одна — твоя, только теперь стриженая! Вторая — сорокинская, Дуська! Которая вся в коже! Ну в общем, стерва!

— Давай всё по порядку, — велел участковый, наконец-то остановившись. — Они что — захватили вертолёт?

Дежурный подтянул неподъёмный мешок на площадку, отдышался и вытаращил узкие, вечно прищуренные глаза — они оказались большими.

— Выходит — захватили! Сначала возле меня кружились, стрекотали. Мы, ясашные, народ гостеприимный — я их чаем стал поить! Даже медовухи выставил! Ну чтоб задержать до вашего приезда. Сам просил: появится жена — задержать! Эта сорокинская — она же без мыла в задницу! Медовухи не пьёт, брезгует. Козьего молочка попросила. Третья у них больная, мол, полезно женщине. Я доить пошёл!.. Ну и подоил!.. Старый дурак, уши развесил!

Он выругался.

— Дальше что? — допрашивал Гохман.

— Приношу молока, а их нету! Карабина-то я сразу не хватился. Он за головкой кровати стоял... Пошёл смотреть, куда ушли, а вертушка уже винты раскручивает! Я к ней! Гляжу: все трое в кабине! Его стриженая баба мой карабин — в затылок пилоту! Фонарь-то стеклянный — всё видать.

— Чья баба?

— Вон его! — дежурный указал на Бурнашова. — Эта кожаная Дуська мне только ручкой эдак! А эта, третья с ними, мне палец вот так показала. Что значит? — И выставил средний палец.

— А кто третья?

— Жена одного вашего! Фамилию забыл... Ну, которого с Гнилой в наручниках привезли, вроде полковник ментовский.

— Галицына?

— Ну! Жёлтая, больная вроде. Молочка козьего просила. Говорит: жена полковника, а по разговору — только что с зоны откинулась.

— Угонять вертолёты я не учил, — упредил вопрос Колюжный. — Что делать будем?

— Ты — пахан, ты и принимай решение!

— Заявить надо! Угон воздушного судна, — предложил дежурный и воровато огляделся. — Строгие инструкции, терроризм...

— Не торопись заявлять, — остановил его Гохман. — Подумать надо...

— Что тут думать? Сейчас борт МЧС прилетит. Моё начальство прёт вместе с губернатором!

— Представляешь, что будет, если заявить ещё угон вертолёта женщинами? Когда здесь будет Неволина с журналистами?

— Да уж представляю.