Кирилл Петрович опять глянул настороженно и скомкал рассказ:

— В общем, губернатор в панике. Лично распорядился организовать спасательную операцию и сам летит с МЧС. Неволина — это хуже ЦК, Славка! Она же феминистка, а там бабы терпят бедствие. Может, потонули уже... Представляешь, что устроит эта особа? Прогремим на весь мир! Журналистов с собой везёт! Во будет реклама экспедиции! Не опередим — и нам всем труба вместе с Рассохиным. Нас размажут тонким слоем по всем газетам и каналам.

— Что про Станислава Ивановича известно?

— Ничего! Но если такое приключилось, он где-то там. Что-то делает...

— А где Галицыны?

— Бросили прицеп с оборудованием и рванули налегке. Спонтанно! Сейчас нам до зарезу надо Сашеньку найти!

— Помирились?

— Ну вот, сейчас! Что ей в голову взбрело ментов царапать, когда нас уже освободили? Психопатка! Фёдора выручать надо. Без него нам в Гнилой никак. А у него — развод!

— Это я виноват, — признался Колюжный. — Научил...

— Царапаться научил?

— Ну да!

Участковый стал тормозить мотоцикл ногой.

— Вылазь к чёртовой матери! Чтоб духу твоего не было, учитель!

— Фридрих, прости его! — взмолился Бурнашов. — Кто бы знал, что именно ты попадёшь ей в когти? Ну, сумасшедшая баба! Мужики, не будем ссориться. Там женщин надо спасать! И самим от Неволиной спасаться. Сейчас найдём Сашеньку, привезём к твоей жене и всё уладим!

— Она была... очень взволнована, — попытался оправдаться Вячеслав. — В общем, хотела тебя выручить.

— Как это — взволнована? Может, пьяная? А ну, говори! Курила?

— Курила... И ещё налысо постриглась.

— Сорвалась, — заключил Кирилл Петрович и замолк.

Гохман попыхкал, как рассерженный медведь, скоро отошёл и вдруг заговорил мечтательно.

— Единственное утешает — Неволину увижу живьём. Я в телевизоре на неё смотрел — насмотреться не мог. До чего же хороша! Вот уж не чаял!.. И такая меня зависть разбирала! Смотрю и думаю: есть же на свете счастливые мужики, кто её каждый день живую видит, разговаривает. Может, даже руками щупает... И кто-то ведь ещё спит с ней!

— С ней никто не спит, — уверенно заявил Колюжный, — и даже не щупает.

— Откуда знаешь? — ревниво спросил участковый. — Сам пытался?

— Знаю.

— С такой женщиной — и никто?! Ерунда!..

— Думаешь, с чего она в феминистки подалась? — вдруг мрачно стал рассуждать Бурнашов. — Проблема отношений с мужчинами. Несчастная она баба, вот и бесится. Вокруг же кто вьётся? Режиссёры, актёры, прохиндеи всякие. От них и мужиком не пахнет — дезодорантами. Знаешь, какого ей надо? Вот что-то вроде тебя, чтоб в сапогах, в фуфайке, небритый и с автоматом. И в боевых шрамах. Чтоб не канючил, а сгрёб и у... Ну, в общем, самец.

— Что, в самом деле? — вдохновился тот.

— Зуб даю...

— Эх, я бы её приголубил! — проговорил Гохман и осёкся.

Он остановил мотоцикл возле своего дома и снова взглянул на Колюжного с ненавистью.

— Это надо же, второй раз возвращаюсь с Гнилой — и рожа расцарапана. И если бы только рожа — отбрехаться можно.

— А что ещё? — Сатир как-то незаметно превратился в трагика.— Вся спина изодрана!

— Это хреново.

— Повисла и драла, как тигрица, — забухтел тот. — Сквозь китель! Жена ещё не видела. Тут уж никак не оправдаешься. Спину царапают от переизбытка чувств. В порыве, так сказать, наивысшего сладострастия... Сам жене объяснял, когда экспертом работал.

— Прости меня, — покаялся Колюжный.