Амазонка уже обвыклась и теперь с некоей опаской сидела возле мёртвой Зарницы.

— Больше никого? — как-то обыденно спросила она и накрыла лицо краем одеяла.

Рассохин молча бросил рыбу в носовой багажник и спихнул лодку на глубину. Топливо на дне бака едва плескалось — хоть бы до причала дотянуть.

— Она — больная, — Анжела дрожала от холода. — В смысле — душевнобольная. И склонна к суициду. Все об этом знали. Она читала вслух свой роман... Там героиня по имени Зарница утопилась от неразделённой любви. Вечный сюжет...

Стас снял отсыревший от пота свитер, упаковал амазонку вместе с руками и сел на вёсла. И снова ему послышался стук топора, только теперь на кедровом острове.

Анжела согрелась, настороженно повертела головой.

— От неё так мерзко пахнет! — и капризно покосилась на зловещий свёрток возле борта лодки. — Я спать не могу. Давай спрячем в багажник?

— Потерпишь, — отозвался Рассохин.

Она некоторое время сидела покорно, втянув голову в плечи, забылась и на миг осмелела.

— Я поняла! Это не от неё пахнет. Твой свитер чем-то провонял...

Урезонить её хватило одного взгляда.

— У тебя пот какой-то... — она принюхивалась. — Как от собаки... А мне снился запах... Нет, не снился — источался! От юноши, который похитил...

Однако снимать свитер не решилась, сползла с кормового сиденья на пол и устроилась спать с противоположной стороны от утопленницы. Похоже, её сонливость была спасением психики, лавирующей на грани падения в бездну. Через минуту под монотонное шуршанье уключин она и впрямь уснула, и блаженная полуулыбка вновь проявилась на зарозовевшем лице.

Лодку медленно сносило течением в сторону курьи, вместе с пойменным мусором, и можно было доплыть без мотора, однако лай кавказца и отчётливый стук топора подстегнули. Стас выгреб на глубину и дёрнул шнур стартёра. Пройти на моторе удалось только до затопленной прибрежной дороги, которая оказалась забитой мусором. Он взялся за шест и тут увидел среди топляков и прочего пойменного сора полузатопленный облас Христофора! Изловчившись, поймал его за носовую ручку, подтащил и вылил воду — совершенно целый, хоть бы трещина. А ведь даже летал, поднятый струёй воздуха из-под вертолёта!

И как-то сама собой возникла непривычная суеверная мысль: хороший знак, если возвращается утраченное. Он привязал облас к корме и, удовлетворённый, налёг на шест — воды в протоке было уже всего с метр, не больше.

Когда же он пробился сквозь кустарник и несомый сор к курье, почти сразу увидел ещё один облас, причаленный к острову как раз на том месте, где прошлой ночью стояла его лодка. Чуть выше, на берегу, дымился костерок, и неясная человеческая фигура мельтешила возле поваленного кедра. Рассохин резко переложил румпель и подчалил. Амазонка спала на донной решётке, теперь уже рядом с утопленницей.

Дамиан рубил павший сухостойный кедр: вероятно, готовил дрова. На берегу возле костра с таганком хлопотала его жена, и было ощущение, будто они здесь уже давно, самоуглублённо заняты своим делом, невзирая на то, что творится вокруг.

Смиренный кавказец сидел на привязи и старательно обгладывал кость — прикормили.

И больше никого!

— Где Лиза? — спросил он, прислушиваясь к собственному очужевшему голосу, и выскочил на берег.

— Отстали они, — как-то обыденно отозвалась жена молчуна и глянула из-под руки вдоль старицы. — Супротив стрежи гребут.

Рассохин посмотрел в ту же сторону: из-за поворота и в самом деле выплывали два обласа! Шли борт о борт, но ещё далеко. Посверкивали вёсла, серебристая солнечная рябь на воде мешала рассмотреть, к тому же разгулявшийся над водой ветер выбивал слёзы.