Амазонка проснулась, отползла от утопленницы и теперь недоумённо вертела головой.

— Что?.. Мы где?

Стас снова заскочил в лодку, ринулся к мотору, но на глаза угодил свёрток с телом — знак преследующего проклятия! Он поплотнее завернул одеяло, взял на руки совсем размягший, обвисающий труп и вынес на берег. Огляделся, куда бы положить, нашёл место под крайним кедром. Жена молчуна лишь на мгновение оторвалась от костра, но сам он подошёл с тонким ивовым хлыстом, деловито измерил длину тела, затем прикинул ширину плеч и преспокойно удалился. Оказалось, что мастерил колоду, словно заведомо зная, что Рассохин привезёт утопленницу.

Анжела пугливо выглядывала из лодки, скрываясь за носовой переборкой. Стас выбросил рыбу на берег, оттолкнулся и запустил мотор. К обласам на середине курьи он подкрадывался, будто к диким уткам, опасаясь спугнуть, и всё же, налетев на топляк, сорвал шпонку гребного винта. Чинить не стал, заскочил на носовую площадку и встал, ожидая, когда поднесёт к старательным гребцам на обласах.

Навстречу плыли четверо, но рассмотреть можно было лишь одного — молодого рыжебородого парня, в долблёнке которого кто-то ещё лежал на дне. Во втором обласе две женские фигуры перекрывали друг друга: одна сидела на корме и гребла, вторая — посередине и спиной вперёд.

Когда расстояние сократилось до нескольких саженей, гребцы дружно положили весла и лодки понесло к устью старицы. Рассохин стоял и пытался рассмотреть и узнать хоть кого-нибудь из этой четвёрки, однако не успевал смаргивать слёзы.

И узнал не глазами — ушами: над рекой раскатился громкий чих, откликнувшийся эхом в кедровнике.

17

Жёлтый мотоцикл, появившись на берегу, мгновенно спугнул Сорокина. Вячеслав тоже на всякий случай отступил за ближайший тополь, однако разглядел Бурнашова в коляске! За рулём же был небритый мужик в зелёной фуфайке, однако в милицейской фуражке и с автоматом за спиной. Они остановились возле самоходки, разом исчезли в её ржавом чреве, и было понятно, кого ищут. Колюжный тем временем зашёл с другой стороны баржи и явился неожиданно, когда приехавшие выскочили из самоходки.

— Этот, что ли? — как-то равнодушно спросил мужик. — Ну, что я говорил?

Его небритое лицо перечёркивали глубокие и характерные царапины от женских когтей.

— Наконец-то! — обрадовался Бурнашов. — Осталось Александру найти. Не видел?

— Ночью видел возле милиции. А ты под конвоем?

— Каким конвоем? Меня выпустили! Даже Галицыных. И ещё извинились... А вот тебя — не знаю. Суматоха была... Но в милиции вещи твои вернули.

И сунул в руки пакет. Вячеслав перетряс его — всё на месте, даже шнурки от кроссовок, но фотографии Евдокии не было.

Он попытался вставить хотя бы брючный ремень в джинсы, Бурнашов заторопил:

— Давай всё на ходу, некогда. Улетаем!

— Куда?

— На Гнилую Прорву! Геликоптер под парами. Только Сашеньку найдём!

— И взлёт разрешат?

— Сейчас всё разрешат!

— С чего вдруг такое счастье привалило?

— Несчастье привалило, — сник Кирилл Петрович. — Там у Рассохина ЧП. Галицын спрятал женщин из лагеря, отвёз на остров, а его затопило! Всё остальное — по дороге!

Мужик в милицейской фуражке придирчиво и сокрушённо рассматривал своё лицо в треснутое зеркальце заднего вида. Царапины источали сукровицу.

— Это кто такой? — шёпотом спросил Колюжный.

— Знакомься: Гохман, Фридрих, — Бурнашов сел в коляску.