Анька дернула за рукав, приблизила горячие сухие глаза:

– Коля, ты же был там, и ты смекалистый, все примечаешь. Ничего не показалось?

– Что ты хочешь услышать?

– Не знаю. Цепляюсь за соломинку, что ли. Такая безнадега! Как будто специально кто-то все затягивает, замыливает, чтобы времени прошло побольше. Главное вот быстро порешали: самоубийство – и шабаш. И сожгли. А ведь она мне заповедовала всегда: похорони как положено, по-божески. Не на что мне опереться, одни догадки!

– Опереться, – повторил парень, – именно так, опереться…

– Вот спросит начальство: с чего вы взяли? Какие враги у нее, тетки из столовой? Соседи? Ее же любили все. Что я скажу? Ничего, да, не было у нее врагов. И все равно… – И закончила решительно: – Убили ее, Коля.

– Убили, – эхом повторил парень, – хотя не за что убивать и некому – вот что… – Он, собираясь с мыслями, прикурил новую папиросу от старой: – Ты, Анюта, права. Кое-что покою мне не дает с того вечера.

– Что именно?

– Когда я первый раз вошел – была ковровая дорожка у входа. Второй раз, как уже с Акимовым прибыли, – не стало ее.

– Уверен?

– Да. И еще провода у телефона в коридоре от трубки и от корпуса. Ну, допустим, от трубки провод мог отойти от старости. Но чтобы одновременно и от самого телефона – не может быть такого. К тому же путевой обходчик и начальник отделения в доме. Люди, которые должны быть вечно на связи. Что, никто не заметил, что телефону каюк? – Колька помолчал и хмуро продолжил: – И виселица была увязана из шнура, а другой конец – на крюке от люстры.

– И что же?

– То, что потолок там высоченный. Как она дотянулась? Что, влезла на стол и оттуда сигала?

Он с досадой ударил кулаком о ладонь:

– Так ведь на столе скатерть была. Чистая! Перед глазами стоит скатерть белоснежная на этом чертовом столе!

Аня руками замахала:

– Что ты, что ты? Тамара?! Ногами на скатерть?!

– Так точно! И стол чистый, и табуреты все на месте были. И даже, знаешь ли, эдакая чистая пепельница. И бутылка с цветами.

Анька решительно поднялась с курительной скамеечки.

– Пойду я.

– Куда?

– В милицию, – Анька хлопнула ладошкой по лаковому боку сумочки. – Пойду сейчас, с них спрошу. У меня документ от нотариуса…

Колька прервал, решительно отщелкнув папиросу:

– Ах, документ. Дело совсем другое. Пошли вместе.

3

В отделении угрюмый Остапчук зарылся в бумаги, шевеля губами, пытался уяснить, что требуется от них с точки зрения тех, на Петровке, у которых только и дел, что давать ценные указания.

– Ты глянь-ка, накидали барахла: проработать, найти и отобрать. Ага, как же. Есть у меня ноги и времени вагон, чтобы бебехи ихние по перекупам разыскивать, – ворчал Иван Саныч якобы про себя.

– Все не надо, – разрешил добрый и. о. начальника отделения. – Главное… ну, когда дойдут руки до писанины, первым делом рапорт составь по поводу кольца генеральши Марковой, видел?

– Это гайка тараканьей принцессы?

– Какой-какой принцессы? – переспросил Сергей. В ушах, что ли, шумит от переутомления.

– Прусской, – нетерпеливо пояснил Остапчук, – Александрины Ирины или Ирины Александрины, то да се, сколько-то каратов, дорожка брильянтов по кругу и прочая, прочая… Тоже мне, понаписала черт-те что графиня Толстая.