В секрете, разумеется, он не был, а
глаза у него были зоркие. Само собою, что Куликов мигнул ему, что они идут
за вином, которое припасено в мастерской еще со вчерашнего дня. Это тронуло
Шилкина; он расстался с ними без всяких подозрений и остался с одним
рекрутиком, а Куликов, А-в и Коллер отправились в форштадт.
Прошло полчаса; отсутствующие не возвращались, и вдруг, спохватившись,
Шилкин начал задумываться. Парень прошел сквозь медные трубы. Начал он
припоминать: Куликов был как-то особенно настроен. А-в два раза как будто с
ним пошептался, по крайней мере Куликов мигнул ему раза два, он это видел;
теперь он это все помнит. В Коллере тоже что-то замечалось: по крайней мере,
уходя с ними, он начал читать наставления рекрутику, как вести себя в его
отсутствие, а это было как-то не совсем естественно, по крайней мере от
Коллера. Одним словом, чем дальше припоминал Шилкин, тем подозрительнее он
становился. Время между тем шло, они не возвращались, и беспокойство его
достигло крайних пределов. Он очень хорошо понимал, сколько он рисковал в
этом деле: на него могли обратиться подозрения начальства. Могли подумать,
что он отпустил товарищей зазнамо, по взаимному соглашению, и, если б он
промедлил объявить об исчезновении Куликова и А-ва, подозрения эти получили
бы еще более вероятия. Времени терять было нечего. Тут он вспомнил, что в
последнее время Куликов и А-в были как-то особенно близки между собою, часто
шептались, часто ходили за казармами, вдали от всех глаз. Вспомнил он, что и
тогда уж что-то подумал про них... Пытливо поглядел он на своего конвойного:
тот зевал, облокотясь на ружье, и невиннейшим образом прочищал пальцем свой
нос, так что Шилкин и не удостоил сообщить ему своих мыслей, а
просто-запросто сказал ему, чтоб он следовал за ним в инженерную мастерскую.
В мастерской надо было спросить, не приходили ль они туда? Но оказалось, что
там их никто не видал. Все сомнения Шилкина рассеялись: "Если б они просто
пошли попить да погулять в форштадт, что иногда делал Куликов, - думал
Шилкин, - то даже и этого тут быть не могло. Они бы сказали ему, потому
этого не стоило бы от него таить". Шилкин бросил работу и, не заходя в
казарму, отправился прямо в острог.
Было уже почти девять часов, когда он явился к фельдфебелю и объявил
ему в чем дело. Фельдфебель струхнул и даже верить не хотел сначала.
Разумеется, и Шилкин объявил ему все это только в виде догадки, подозрения.
Фельдфебель прямо кинулся к майору. Майор немедленно к коменданту. Через
четверть часа уже взяты были все необходимые меры. Доложили самому
генерал-губернатору. Преступники были важные, и за них мог быть сильнейший
нагоняй из Петербурга. Правильно или нет, но А-в причислялся к преступникам
политическим; Куликов был особого отделения, то есть архипреступник, да еще
военный вдобавок. Примеру еще не было до сих пор, чтоб бежал кто-нибудь из
особого отделения. Припомнили кстати, что по правилам на каждого арестанта
из особого отделения полагалось на работе по два конвойных или по крайней
мере один за каждым. |