Общий хохот.
- За хлебом? врешь!
- Да ты что языком-то колотишь? Вы с дядей Васей коровью смерть убили,
14 оттого и сюда пришли.
----
14 То есть убили мужика или бабу, подозревая, что они пустили по ветру
порчу, от которой падает скот. У нас был один такой убийца. (Прим. автора).
Хохот подымается сильнее. Серьезные смотрят еще с большим негодованием.
- Ан врешь! - кричит Скуратов, - это Микитка про меня набухвостил, да и
не про меня, а про Ваську, а меня уж так заодно приплели. Я москвич и
сыздетства на бродяжестве испытан. Меня, как дьячок еще грамоте учил, тянет,
бывало, за ухо: тверди "Помилуй мя, боже, по велицей милости твоей и так
дальше..." А я и твержу за ним: "Повели меня в полицию по милости твоей и
так дальше..." Так вот я как с самого сызмалетства поступать начал.
Все опять захохотали. Но Скуратову того и надо было. Он не мог не
дурачиться. Скоро его бросили и принялись опять за серьезные разговоры.
Судили больше старики и знатоки дела. Люди помоложе и посмирнее только
радовались, на них глядя, и просовывали головы послушать; толпа собралась на
кухне большая; разумеется унтер-офицеров тут не было. При них бы всего не
стали говорить. Из особенно радовавшихся я заметил одного татарина, Маметку,
невысокого роста, скулистого, чрезвычайно комическую фигуру. Он почти не
говорил по-русски и почти ничего не понимал, что другие говорят, но, туда
же, просовывал голову из-за толпы и слушал, с наслаждением слушал.
- Что, Маметка, якши? - пристал к нему от нечего делать отвергнутый
всеми Скуратов.
- Якши! ух, якши! - забормотал, весь оживляясь, Маметка, кивая
Скуратову своей смешной головой, - якши!
- Не поймают их? йок?
- Йок, йок! - и Маметка заболтал опять, на этот раз уже размахивая
руками.
- Значит, твоя врала, моя не разобрала, так, что ли?
- Так, так, якши! - подхватил Маметка, кивая головою.
- Ну и якши!
И Скуратов, щелкнув его по шапке и нахлобучив ее ему на глаза, вышел из
кухни в веселейшем расположении духа, оставив в некотором изумлении Маметку.
Целую неделю продолжались строгости в остроге и усиленные погони и
поиски в окрестностях. Не знаю, каким образом, но арестанты тотчас же и в
точности получали все известия о маневрах начальства вне острога. В первые
дни все известия были в пользу бежавших: ни слуху и духу, пропали, да и
только. Наши только посмеивались. Всякое беспокойство о судьбе бежавших
исчезало. "Ничего не найдут, никого не поймают!" - говорили у нас с
самодовольствием.
- Нет ничего; пуля!
- Прощайте, не стращайте, скоро ворочусь!
Знали у нас, что всех окрестных крестьян сбили на ноги, сторожили все
подозрительные места, все леса, все овраги. |