|
Из всей этой кучки арестантов одни были, по обыкновению, угрюмы и неразговорчивы, другие равнодушны и вялы, третьи лениво болтали промеж собой. Один был ужасно чему-то рад и весел, пел и чуть не танцевал дорогой, прибрякивая с каждым прыжком кандалами. Это был тот самый невысокий и плотный арестант, который в первое утро мое в остроге поссорился с другим у воды, во время умывания, за то, что другой осмелился безрассудно утверждать про себя, что он птица каган. Звали этого развеселившегося парня Скуратов. Наконец, он запел какую-то лихую песню, из которой я помню припев: Без меня меня женили - Я на мельнице был. Недоставало только балалайки. Его необыкновенно веселое расположение духа, разумеется, тотчас же возбудило в некоторых из нашей партии негодование, даже принято было чуть не за обиду. - Завыл! - с укоризною проговорил один арестант, до которого, впрочем, вовсе не касалось дело. - Одна была песня у волка, и ту перенял, туляк! - заметил другой, из мрачных, хохлацким выговором. - Я-то, положим, туляк, - немедленно возразил Скуратов, - а вы в вашей Полтаве галушкой подавились. - Ври! Сам-то что едал! Лаптем щи хлебал. - А теперь словно черт ядрами кормит, - прибавил третий. - Я и вправду, братцы, изнеженный человек, - отвечал с легким вздохом Скуратов, как будто раскаиваясь в своей изнеженности и обращаясь ко всем вообще и ни к кому в особенности, - с самого сызмалетства на черносливе да на пампрусских булках испытан (то есть воспитан. Скуратов нарочно коверкал слова), родимые же братцы мои и теперь еще в Москве свою лавку имеют, в прохожем ряду ветром торгуют, купцы богатеющие. - А ты чем торговал? - А по разным качествам и мы происходили. Вот тогда-то, братцы, и получил я первые двести... - Неужто рублей! - подхватил один любопытный, даже вздрогнув, услышав про такие деньги. - Нет, милый человек, не рублей, а палок. Лука, а Лука! - Кому Лука, а тебе Лука Кузьмич, - нехотя отозвался маленький и тоненький арестантик с востреньким носиком. - Ну Лука Кузьмич, черт с тобой, так уж и быть. - Кому Лука Кузьмич, а тебе дядюшка. - Ну, да черт с тобой и с дядюшкой, не стоит и говорить! А хорошее было слово хотел сказать. Ну, так вот, братцы, как это случилось, что недолго я нажил в Москве; дали мне там напоследок пятнадцать кнутиков да и отправили вон. Вот я... - Да за что отправили-то?.. - перебил один, прилежно следивший за рассказом. - А не ходи в карантин, не пей шпунтов, не играй на белендрясе; так что я не успел, братцы, настоящим образом в Москве разбогатеть. А оченно, оченно, оченно того хотел, чтоб богатым быть. И уж так мне этого хотелось, что и не знаю, как и сказать. |
