|
1/4 пайка. IV. Я ВКЛЮЧАЮ ЛИТО Историку литературы не забыть: В конце 21 го года литературой в Республике занималось 3 человека: старик (драмы; он, конечно, оказался не Эмиль Золя, а незнакомый мне), молодой (помощник старика, тоже незнакомый – стихи) и я (ничего не писал).. Историку же: в Лито не было ни стульев, ни столов, ни чернил, ни лампочек, ни книг, ни писателей, ни читателей. Коротко: ничего не было. И я. Да, я из пустоты достал конторку красного дерева, старинную. В ней я нашел старый пожелтевший золотообрезный картон со словами: «...дамы в полуоткрытых бальных платьях. Военные в сюртуках с эполетами; гражданские в мундирных фраках и лентах. Студенты в мундирах. Москва 1899 г.». И запах нежный и сладкий. Когда то в ящике лежал флакон дорогих французских духов. За конторкой появился стул. Чернила и бумага и, наконец, барышня, медлительная, печальная. По моему приказу она разложила на столе стопками все, что нашлось в шкафу: брошюры о каких то «вредителях», 12 номеров петербургской газеты, пачку зеленых и красных билетов, приглашающих на съезд губотделов. И сразу стало похоже на канцелярию. Старый и молодой пришли в восторг. Нежно похлопали меня по плечу и куда то исчезли. Часами мы сидели с печальной барышней. Я за конторкой, она за столом. Я читал «Трех мушкетеров» неподражаемого Дюма, которого нашел на полу в ванной, барышня сидела молча и временами тяжело и глубоко вздыхала. Я спросил: – Чего вы плачете? В ответ она зарыдала и заломила руки. Потом промолвила: – Я узнала, что я вышла замуж по ошибке за бандита. Я не знаю, есть ли на свете штука, которой можно было бы меня изумить после двух этих лет. Но тут... тупо посмотрел на барышню... – Не плачьте. Бывает. И попросил рассказать. Она, вытирая платочком слезы, рассказала, что вышла замуж за студента, сделала увеличительный снимок с его карточки, повесила в гостиной. Пришел агент, посмотрел на снимок и сказал, что это вовсе не Карасев, а Дольский, он же Глузман, он же Сенька Момент. – Мо мент, – говорила бедная барышня и вздрагивала и утиралась. – Удрал он? Ну и плюньте. Однако уже три дня. И ничего. Никто не приходил. Вообще ничего. Я и барышня... Меня осенило сегодня: Лито не включено. Над нами есть какая то жизнь, Топают ногами. За стеной тоже что то. То глухо затарахтят машины, то смех. Туда приходят какие то люди с бритыми лицами. Мейерхольд феноменально популярен в этом здании, но самого его нет. У нас же ничего. Ни бумаг. Ничего. Я решил включить Лито. По лестнице поднималась женщина с пачкой газет. На верхней красным карандашом написано: «В Изо». – А в Лито? Она испуганно посмотрела и не ответила ничего. Я поднялся наверх. Подошел к барышне, сидевшей под плакатом: «Секретарь». Выслушав меня, она испуганно посмотрела на соседку. – А ведь верно, Лито... – сказала первая. Вторая отозвалась: – Им, Лидочка, есть бумага. – Почему же вы ее не прислали? – спросил я ледяным тоном. Посмотрели они напряженно: – Мы думали – вас нет. Лито включено. Вторая бумага пришла сегодня сверху от барышень. Приносит женщина в платке. С книгой: распишитесь. Написал бумагу в хозяйственный отдел: «Дайте машину». Через два дня пришел человек, пожал плечами: – Разве вам нужна машина? – Я думаю, что больше, чем кому бы то ни было в этом здании. Старик отыскался. Молодой тоже. Когда старик увидел машину и когда я сказал, что ему нужно подписать бумаги, он долго смотрел на меня пристально, пожевал губами: – В вас что то такое есть. Нужно было бы вам похлопотать об академическом пайке. |
