Стая завопила в унисон, воздев когти к небу.

Молодой абер застыл.

Получил еще один жестокий толчок.

Спустя мгновение начал подкрадываться к добыче. Лось неуклюже попятился на трех ногах. Это длилось некоторое время, как некий кошмарный балет.

Внезапно молодой абер ринулся вперед и, выставив когти, бросился на раненого зверя. Лось мотнул головой – попал, заставив абера отлететь назад и растянуться на земле.

Стая разразилась хаотическими звуками, смущающим образом напоминавшими смех.

В круг выпихнули еще одного детеныша, ростом в четыре с половиной фута и, по прикидкам Тобиаса, фунтов в восемьдесят.

Абер ринулся на лося, вспрыгнул ему на спину, впился когтями, и под его весом раненый самец упал на колени. Он поднял голову и издал беспомощный трубный вопль, когда молодой абер зарылся лицом в его шкуру и дико полоснул.

Игра продолжалась, детеныши по очереди гоняли лося по кругу. Кусали. Царапали. Пускали кровь здесь и там, но ни один из них не приблизился к тому, чтобы нанести серьезную рану.

Наконец шестифутовый самец-абер прыгнул в центр круга, схватил молодого сородича за шею и оторвал от спины лося. Держа юнца на весу, в нескольких дюймах от своего лица, он провопил что-то явно раздраженное, уронил детеныша и повернулся к лосю.

Словно осознав нарастающую угрозу, лось попытался встать, но его задняя нога была искалечена.

Взрослый абер приблизился к нему.

Тьма быстро сгущалась.

Абер подался к лосю.

Поднял правую руку.

Лось завопил.

Самец что-то пронзительно крикнул, и трое молодых аберов, прыгнув в круг, навалились на лося. Они пожирали его дымящиеся внутренности, грудой лежащие на траве.

Когда аберы сомкнули круг, чтобы понаблюдать, как кормится их молодняк, Тобиас опустил ружье.

На поляне теперь царили такой шум и суматоха, что он дотянулся до рюкзака и сунул в него руку. Он просовывал руку все глубже и глубже, пока наконец-то пальцы его не коснулись бутылки. Тобиас вытащил ее, открутил крышку и влил воду себе в глотку.

Ему снилось, как он стоял на пляже в Орегоне.

Скалы выступали из тумана, как корабли-призраки.

Он взял тогда палочку и написал на песке: «Орегон, Соединенные Штаты Америки». Сел, наблюдая за тем, как солнце опускается в море, приходит прилив и стирает эти слова.

Ему снилось, как он шел, не видя конца пути.

Ему снилось, как он спал на деревьях и переправлялся через реки.

Ему снились сны о его доме в Заплутавших Соснах. Столько одеял, сколько нужно. Вдоволь теплой еды. Дверь на запоре.

Безопасность за оградой.

Сон без страха.

И его женщина.

«Когда ты вернешься – а ты обязательно вернешься, – я трахну тебя так, солдат, будто ты только что вернулся домой с войны».

Она нацарапала эти слова на первой странице его дневника в ночь перед тем, как он ушел. Конечно, она не знала, куда он направляется, знала только, что ему, вероятно, не суждено вернуться.

Он испытывал к ней такую нежность…

И теперь – сильнее, чем когда-либо.

Если бы только она знала, сколько холодных и дождливых ночей он читал ее последние слова и чувствовал жар утешения…

Ему снилось, как он умирает.

Как возвращается.

И под конец приснилась самая кошмарная вещь, какую он видел в длинной чреде кошмаров.