Данглар улыбнулся. Было бы вполне логично, хоть и печально, если бы единственную женщину, за десять лет заглянувшую ему в глаза, звали Абстракт.

– Нет, не фамилия. Это ее работа. Она собирает у выступающих и раздает всем участникам листки с кратким содержанием выступлений. Краткое содержание по‑английски называется «abstract».

– Ах вот оно что. Но как же тогда ее зовут?

– Я не спрашивал.

– Это надо выяснять сразу.

– Я хотел сначала выяснить, что у нее на уме.

– А вы разве не знаете? – удивленно спросил Адамберг.

– Откуда? Надо было у нее спросить. Но сначала выяснить, можно ли об этом спрашивать. И спросить себя, что тут вообще можно узнать.

Адамберг вздохнул и решил прекратить расспросы: его утомляли интеллектуальные лабиринты Данглара.

– Но у нее на уме что‑то важное, – продолжал он. – И лишний бокал вина сегодня вечером не сможет ничего изменить.

– Какая женщина? – спросил Рэдсток по‑французски. Его разозлило, что эти двое вели разговор, словно бы не замечая его. А еще больше разозлило то, что маленький комиссар с растрепанными темными волосами заметил его испуг.

Они уже ехали вдоль ограды кладбища, и внезапно Рэдстоку захотелось, чтобы сцена, описанная Клайд‑Фоксом, оказалась не галлюцинацией, а реальностью. Пускай беззаботный французик Адамберг получит свою долю Хайгетского кошмара. Пускай получит, пускай приобщится, черт возьми. Посмотрим, будет ли коротышка сыщик потом ходить с таким же безмятежным видом, какой у него сейчас. Рэдсток остановил машину у края тротуара, но не стал выходить. Он опустил стекло сантиметров на двадцать и посветил фонариком через образовавшуюся щель.

– О'кей, – произнес он, глянув в зеркало заднего вида на Адамберга. – Приобщайтесь.

– Что он говорит?

– Приглашает нас приобщиться к Хайгету.

– Я ни о чем таком не просил.

– You've no choice,[3] – жестко сказал Рэдсток, открывая дверцу машины.

– Я понял, – сказал Адамберг и жестом велел Данглару не переводить.

Зловоние было тошнотворным, зрелище – чудовищным, и даже Адамберг, шедший в нескольких шагах позади Рэдстока, застыл на месте. Из потрескавшихся туфель с развязанными шнурками выглядывали разложившиеся щиколотки: темные остатки плоти и беловатые срезы аккуратно отрубленных берцовых костей. Единственное несоответствие с описанием Клайд‑Фокса заключалось в том, что ноги вовсе не пытались войти на территорию кладбища. Они просто стояли в своих туфлях, бесстыдные и жуткие, на тротуаре напротив старого входа на Хайгетское кладбище. Небольшая аккуратная выставка обуви, на которую не было сил смотреть. Рэдсток держал фонарь в вытянутой руке и, скривившись от омерзения и пытаясь слабым движением руки отмахнуться от запаха смерти, освещал то, что выглядывало из туфель.

– Вот оно, – обреченно и враждебно произнес Рэдсток, поворачиваясь к Адамбергу, – вот оно, Хайгетское кладбище, Богом проклятое место, и все это происходит здесь уже сто лет.

– Сто семьдесят, – негромко поправил его Данглар.

– О'кей, – ответил Рэдсток, стараясь взять себя в руки. – Вы можете вернуться в отель, я вызову моих ребят.

Рэдсток достал телефон и через силу улыбнулся коллегам.

– Обувь неважного качества, – сказал он, набирая номер. – Возможно, на наше счастье она окажется французской.

– Если туфли французские, значит, ноги в них принадлежали французам, – договорил за него Данглар.

– Верно, Дэнглард.