Посчитав мытье завершенным, притащил корсет и застегнул его на безвольно лежащем дружане. В раздевалке натянули чистое исподнее и весело болтая направились к избе.

– Полегчало после парилки?

– Малость полегчало, – болезненно поморщился Сидякин, ощупывая низ корсета. – Но не до конца… Знаешь, что, Федька, к бабам пойдешь один, я – в поликлинику к докторам.

– В город?

– Нет, больному в город ехать несподручно, вдруг в дороге что нибудь сместится. Лучше подамся в Натальино. Там, говорят, новый неврапатолог, знающий мужик. А ты отметься у баб, мало будет Феклы разрешаю потребить Симку. Ох и зла же баба на любовь – двоих осидит, в пот вгонит.

– Одному как то несподручно, – заколебался Семенчук. – Может, в поликлинику наведаешься в другой раз?

– Честно признаюсь – боюсь. В госпитале предупредили: с позвоночником лучше не шутить. Выйдет себе дороже.

– Ну, ежели так, двигай. Постараюсь один справиться…

После сытного обеда Сидякин натянул новые брюки, светлозеленую рубашку, поверх – легкую куртку. И зашагал по обочине дороги. Автобуса дожидаться – не резон, скорее пехом доберешься.

Натальино – большая деревня, раскинувшаяся по обоим берегам бойкой речушки. С собственной больницей и поликлиникой, даже с Домом колхозника – одноэтажным приземистым зданием с выцветшим флагом над крыльцом. Именно больничка и «гостиница» больше всего интересовала Прохора.

И еще одно достоинство – прошагать десяток верст в одну сторону и столько же – в обратную даже паралитику под силу.

Проверился по полной программе: терапевт, хирург, неврапатолог. Каждый из врачей не только осмотрел пациента – выслушал многословную исповедь о ранениях, полученных при защите Родины, о госпиталях, в которых пришлось лежать, о наградах и поощрениях.

После осмотров Прохор долго беседовал с сестрой в регистратуре. Отвешивал неуклюжие комплименты, смеялся, шутил. Короче, всячески отмечался. Если лягавые что либо заподозрят, обязательно выйдут на медицину.

К вечеру зашел в Дом колхозника.

– Тут такая проблема, – извинительно начал он, позвякивая орденами и медалями. – Приболел малость, врачи приписали постельный режим, а добираться домой, глядя на ночь, побаиваюсь. Ежели есть свободная комната, переночую, утром уеду на автобусе.

Отказать ветерану, инвалиду войны, дежурной администраторше даже в голову не пришло. В захудалом общежитии нашлась отдельная угловая комната.

С аппетитом поуинав стаканом сметаны и двумя яйцами в смятку, Прохор улегся на скрипучую кровать, мысленно приказал себе подняться ровно в половине двенадцатого и безмятежно захрапел.

В половине двенадцатого проснулся. Осторожно открыв окно, вылез наружу и, таясь в зарослях кустарников, зашагал в Горелково. От недавних сомнений не осталось следа – старшина напоминал туго натянутую пружину.

Около часа ночи он остановился возле избы самогонщицы. Оглядел темные окна, прикрытую, но, кажется, незапертую, входную дверь. Проверил небольшой электрический фонарик с приклеенной нашлепкой, оставляющей узкую щель. Все в порядке, работает. Ощупал за поясом острую финку, сохранившуюся еще с войны. Наточена на славу, не подведет. Натянул перчатки, на башмаки – матерчатые тапки.

Подсвечивая фонариком, Прохор заглянул в боковушку. Симка храпела во все завертки, голые груди свисают двумя полупустыми мешками, богатырские ноги разбросаны. Интересно, сама уснула или Федька «убаюкал»?

В горнице – разворошенный праздничный стол. На полу валяется пустая бутылка, из горлышка еще капают остатки ядовитого самогона.

Наверно, недавно пошабашили, с опаской подумал Прохор, вдруг еще не спят? Тогда придется вносить в разработанный план изменения – вместе с Федькой приколоть и его сопостельницу.