Из исповеди Видовой.

Когда Ольга перешла в седьмой класс, произошла трагедия. Во время схватки с преступниками отец получил серьезное ранение – пуля прошла рядом с сердцем.

– Нечто подобное я ожидала, – спокойно проговорила Наталья, когда вместе с дочерью дежурила у закрытой двери реанимации. – Говорила же ему – иди работать юристконсультом, адвокатом, ведущим гражданские дела, преподавателем. Короче, подальше от преступного мира. Так нет, потащила его нелегкая в самое пекло

Девочка молчала. Она не была согласна с матерью, но спорить с ней – зряшный труд. Наталья при всей своей рыхлости на редкость упряма. К тому же, площадка перед реанимацией, где сейчас мучается отец – не самое подходящее место для споров.

После выписки лейтенант Видов уехал из госпиталя, не заезжая домой, в подмосковный санаторий. Долечиваться. В один из теплых осенних дней жена и дочь навестили его.

Увидела Ольга совсем другого человека – опустившегося, рыхлого, нервного, с испуганными глазами. Он вздрагивал при появлении рядом с ним другого отдыхающего, шарахался от неожиданно подощедшей медсестры.

Ну, ладно, набрякшие под глазами мешки, землистый цвет лица, подрагивание пальцев рук – понятно и объяснимо. Серьезное ранение, сложная операция, нелегкий послеоперационный период – все это не могло не сказаться на психику. А вот непонятный страх…

Сразу же после возвращения из отпуска сыщик подал рапорт с просьбой об увольнении. По болезни.

– Ну, ежели по болезни, – понимающе поглядев на помощника, пробурчал Кашлов. – Кажется, я малость ошибся – слаб ты, Карпуша, в коленках. Ладушки, полны кадушки, – невесело пошутил он. – Наверно, уголовка тебе не по зубам.

Карп испуганно переступил с ноги на ногу. Казалось бы, чего ему бояться в уголовном розыске, а он откровенно трусил. И не мог скрыть этого.

Кашлов несколько минут не сводил взгляда с лейтенанта. Наверно, ожидал, что тот передумает, заберет свой рапорт.

– Может быть, перевести тебя из оперативников в аналитики?

– Спасибо… Не надо…

– Понятно, – разочаровано промолвил капитан. – Вот тебе и ладушки, полны кадушки!

Под рапортом полявилась витиеватая, с добрым десятком черточек и загогулин, согласовательная подпись. Карп взял бумагу и направился к выходу из кабинета, но Кашлов неожиданно остановил его.

– Кстати, ты помнишь, как шмонали подвальное общежитие нищих?

– Какое «общежитие»? – равнодушно спросил Видов. Сейчас его не интересовали прежние уголовные дела, он старался забыть о них. – Не помню.

– Ну, даешь, бывший лейтенант! Тогда повязали Желтка и Хмыря. Потом вышли на Доходягу. Состоялся у меня с ним душещипательный разговор… Вспомнил?

– Да.

– Так вот, этого самого Доходягу еще раньше отпустили с зоны с последней стадией туберкулеза. Умирать. Живуч оказался зек, снова взялся за старое. Попался на грабеже, осудили. Вчера был суд. Такие вот делишки, ладушки, полны кадушки, – снова выдал капитан дурацкое присловье.

– Да?

Конечно, Ольга не знала о рапорте и разговоре, состоявшимся у отца с Кашловым. Но догадывалась. По тоскливым взглядам, исчезнувшей с письменного стола фотокарточки бравого лейтенанта милиции, по безвольно сгорбившейся отцовской спине.

После увольнения Видов устроился в юридическую консультацию. Потом перешел на один из заводов юристконсультом. Дома требовал плотно закрывать окна, перед сном проверял на входной двери замки, даже поставил еще один

– заграничный.