— Вы так же несчастливы, как и я, бедное прелестное дитя. Вы охвачены дьявольским беспокойством. Как и мне, вам решительно все надоело.

Я попыталась засмеяться:

— Не все.

— Я, конечно, преувеличиваю. Но возможно ли, чтобы ваш супруг не ценил такое потрясающее создание?

— Вы и в самом деле преувеличиваете.

Он притянул меня еще ближе, так что я ощущала на щеке его дыхание и чувствовала запах бриллиантина, которым он смазывал волосы. Он был совершенно не в моем вкусе. Мне нравятся мужчины с более мужественной внешностью. Но было в Паоло Куаролли что-то нежное и привлекательное, а кроме того, я оказалась на мгновение во власти каких-то чар — то были чары итальянских сумерек и совершенно неожиданного ухаживания.

— Пожалуйста, отпустите меня, — сказала я и попыталась встать, но он снова потянул меня за руку и усадил на скамью.

— Нет… пожалуйста, останьтесь, cara mia. Я не могу объяснить, но у меня такое ощущение, будто вдруг встретил и поймал восхитительную нимфу, грустную, как Психея, и она может внезапно исчезнуть, отняв у меня свою манящую красоту — эти трагические глаза, этот изумительный рот, точно созданный для поцелуев, эту стройную талию. Я в вас влюбился, дорогая нимфа. Безумно влюбился за один час. За такой час я с радостью отдам всю свою жизнь. Вы редкостное существо, столь же необыкновенное и столь же чудесное, как сокровища Ватикана. О, Кр-ристина!

— Пожалуйста, не надо… — сказала я, почувствовав, что начинаю учащенно дышать. Мои пальцы силились вырваться из его рук. Но Паоло их не выпустил и принялся страстно целовать мою ладонь.

— Что же за человек этот ваш английский супруг, пренебрегающий вами? — спросил он. — Я знаю, что англичан считают холодными, но встречал среди них отнюдь не отличающихся холодностью. Вы, например, просто огонь. Жизнь с холодным, как лед, мужчиной должна быть для вас такой же мукой, как для меня жизнь с Валерией. Она столь же холодна, сколь и ревнива. Ревность ее порождена исключительно собственническими инстинктами: она не желает, чтобы любовь, которая ей самой в сущности не нужна, досталась какой-то другой женщине.

Я чувствовала себя совершенно беспомощной, пригвожденная к месту его речами. Все это было весьма мелодраматично, и, если бы я прочла о подобном эпизоде в какой-нибудь книге, возможно, рассмеялась бы. Но в этот колдовской итальянский вечер я была настроена несколько легкомысленно. Мое бунтарское тело откликалось на страсть, пронизывавшую голос и прикосновения рук красавца Паоло.

— Io t’amo, — сказал он голосом, полным еле сдерживаемого желания.

— Пустите меня, — повторяла я, гораздо больше опасаясь самой себя, чем его.

Он говорил такие справедливые вещи… он все знал о муках, которые я терплю от Чарльза. Он заставил меня почувствовать себя в полном смысле слова несчастной женой, которой пренебрегают. Мысль о возвращении в отель, к мужу, наполняла мою душу отчаянием. Но я уверена, что вовсе не была какой-то распутницей. Я твердо знаю, что в своей жизни по-настоящему любила лишь одного человека — Филиппа. До встречи с ним мне не везло. Теперь же, когда я принадлежу ему и собираюсь выйти за него замуж, никогда не пожелаю никого другого на свете. Но это сейчас, а в то время, когда я сидела с Паоло в парке Боргезе, нам с Филиппом еще только предстояло встретиться. Тогда для меня никто ничего не значил. По-настоящему мало что значил и этот итальянский незнакомец. Меня привлекало то, что он олицетворял собой.

Не прошло и нескольких минут, как он обнял меня обеими руками и принялся целовать. Это были медленные томительные поцелуи весьма тонкого свойства, известные только очень опытным людям. Мое неутоленное желание и на этот раз меня выдало.