|
Правда, тогда, в конце шестидесятых, нам казалось, что это шутка гения, аргумент в модном споре физиков и лириков. Дескать, вы не желаете поверять гармонию алгеброй, а мы способны не то что эмоции, но и сам разум ваш переложить на формулы и заставить работать как механизм. Только университетский гений преследовал исключительно благородные цели и к созданию контролируемых систем влияния на человеческий мозг собирался привлечь обитателей Звездного городка. Вы, конечно, помните, чем в те годы была для всех нас космонавтика – высшее достижение разума за всю историю цивилизации! Авторитет Гагарина, Поповича, Берегового, Терешковой был куда большим, нежели авторитет власть предержащих. Вот на этом‑то наш молодой… хотя не так‑уж и молодой, в ту пору ему было тридцать пять или тридцать шесть… так вот, на этом он и погорел.
– На чем? – Посчитал, что достаточно весь комплекс знаний и навыков, необходимых космонавту, заложить в программу и внедрить ее в мозг, как отпадет необходимость в длительной подготовке. В нужный момент раскодирующий сигнал посылается с Земли, и космонавт на подсознательном уровне начинает выполнять предусмотренные мероприятия. Таким образом, в космос можно было бы направлять практически любого здорового человека, у которого все необходимое уже лежит в «чемоданчике», – Гардт постучал себя по голове, и все засмеялись. – Наивный человек этот много лет потратил на доказательство реальности задуманного, совершил по ходу исследований массу научных открытий и отправил все это не куда‑нибудь, а именно в Звездный, рассчитывая на авторитетную поддержку. Представляете?.. Люди, уверовавшие в свою исключительность, потратившие годы на изнурительные тренировки и обучение, получают вдруг научное – хотя, как я полагаю, тогда еще несовершенное – обоснование уникальной идеи, согласно которой на Земле достаточно закодироваться, а на орбите – раскодироваться, и все!.. Разве позволит врач, сорок лет потративший на изобретение анальгина, практиковать какому‑то экстрасенсу или иглоукалывателю, одного взгляда которого достаточно для того, чтобы снять головную боль. Ефим был биофизиком, я знал его, когда он учился в аспирантуре. Это был талантливый и умный человек, и я почти уверен, что в Звездном его идеи внимательно изучили. Потом этот проект всплыл где‑то на Лубянке или в ЦК, исчез, был забыт. Ученый, поняв, что доказательства его не имеют силы, а десятков миллионов на лабораторные исследования, подразумевавшие к тому же эксперименты на людях, ему никто не выделит, сошел с научной орбиты. Как водится, им начали интересоваться «компетентные органы», исчезли вдруг те, кто звался друзьями, он остался один. Никто не хотел рисковать из‑за одержимого бредовой идеей. Впоследствии рассказывали, что этот ученый умер в нищете… нет, не так… его как вы выразились, упекли в психушку, оттуда он вышел человеком разве что наполовину, в этот период его оставила жена. Пожив в одиночестве и забвении, он покончил жизнь самоубийством – выбросился из окна где‑то в Подмосковье… Вот такая, достаточно тривиальная для тех лет история, любезнейший Петр Иванович. А идея‑то, оказывается, осталась и жила все эти годы. В Звездном ли, в ЦК КПСС или в Минобороны – как знать, как знать… – Как звали того человека? – спросил Петр. – Ефим Натансон. Если мне не изменяет память – Самойлович. – На‑тан‑сон… – В те годы над страной витало много хороших идей, – негромко заметил Фай. – Их авторы чаще всего кончали психушками. – А мы, выходит, дожили до времени, когда эти идеи воплощаются, – философски изрек Столбов. – О‑о, нет! – возразил Гардт. – Те идеи воплощены давным‑давно – в Японии, Америке, Европе. А мы живем во времена, когда они начали работать против породившей их страны. |
