Тогда варвар и увидел Турлога. Гирканец искал что-то на своем поясе, и Конан понял, что у того кончились стрелы для арбалета.

— Мы испробовали этой горячей жизни, — вызывающе сказал Конан, — и все еще оба живы. Подойди и попробуй-ка холодной стали!

Взорвавшись диким смехом, гирканец вытащил свой клинок, который заблестел холодным блеском в лучах утреннего солнца. Турлог был высоким мужчиной из гирканского княжеского дома, стройным и ловким, как рысь, с пляшущими и наглыми глазами и ртом, искривленным в усмешке, столь же жестокой, как удар меча.

— Я поставил свою жизнь за этот небольшой сверток с бумагами, Конан, — засмеялся он, когда лезвия ударили друг о друга.

Борьба вокруг замерла, и воины отступили, задыхаясь от усилий и с окрашенными кровью мечами, чтобы понаблюдать, как их вожди сражаются в поединке.

Стальные лезвия сверкали на солнце, ударялись друг о друга и отскакивали, как будто бы наделенные собственной жизнью. К счастью для Конана, его запястья были твердыми, словно сталь, глаза, быстрыми и верными, как у сокола, а мозг и мышцы, работающими идеально. Турлог бросил против него все свои врожденные способности, присущие нации отличных фехтовальщиков, всё искусство обучения мастеров Запада и Востока, всю первобытную хитрость, приобретенную в бесчисленных и жестоких стычках в отдаленных уголках мира.

Он был выше и имел более широкий размах рук. Раз за разом его лезвие проносилось рядом с горлом Конана. Один раз лезвие даже коснулось плеча варвара, из которого брызнула кровавая струя. Не было слышно никаких звуков, кроме шуршания ног по траве, непрерывного свиста клинков и глубокого, жадного дыхания сражающихся. Конан все сильнее чувствовал натиск врага. Истощение борьбой с Малаглином уже начинало собирать свой урожай. Ноги у киммерийца тряслись, взгляд начал мутнеть. Как сквозь туман варвар видел торжествующую улыбку, которая появилась на тонких губах гирканца.

И в душе Конана поднялась дикая волна отчаяния, пробудившая его последние силы. Северянин рванулся в бой с неожиданной яростью умирающего волка, в мерцающем круге свистящей стали — и вот уже Турлог лежал на земле, царапая землю конвульсивно скрюченными пальцами, пронзенный острием меча Конана.

Гирканец поднял остекленевшие глаза на победителя, и его губы скривились в жуткой улыбке.

— О, Госпожа всех истинных искателей приключений, — прошептал он, захлебываясь собственной кровью. — О, Великая Смерть!

Турлог откинулся и замер, с бледным лицом, обращенным к небу. Из его уст полилась кровь.

Гирканцы начали отступать украдкой, словно стая волков после потери вожака. Внезапно, как будто очнувшись от сна, мантталусанцы закричали и кинулись на них. Захватчики пустились наутек, а разгневанные жители Мантталуса преследовали их по пятам, рубя и сеча, пока одни и другие не исчезли за перевалом.

Конан понял, что Сидрик, забрызганный кровью, но торжествующий, стоит рядом с ним, поддерживая его измученное, дрожащее тело. Киммериец отер глаза от кровавого пота и коснулся спрятанного свертка. Многие люди потеряли свою жизнь из-за него. Но сколько еще, в том числе беззащитных женщин и детей умрет, если пакет будет утерян.

Сидрик хмыкнул и Конан увидел, как со стороны города, через ворота которого выходило множество радостных женщин, не торопясь приближается огромная фигура. Это был Малаглин, лицо которого было опухшим и все в синяках от стальных кулаков Конана.