Когда четыре мушкетера взяли по третьей кружке, Оленька поняла, что «агентство ОБС — одна баба сказала» —  чего-то напутало. И растерялась. После попытки позвонить верной Машке растерянность переросла в полное недоумение: Машка уже четвертый день как отбыла в командировку, и появления ее не ожидалось раньше середины следующей недели.

— Получается, что я сама ушла, — совершенно убитым голосом закончила Оленька и с надеждой посмотрела почему-то на меня.

— Ну и что?

— Если бы в студии кто-то был, как бы ее убили? — любительница местоимений зашмыгала носом чаще, похоже, намечался очередной этап слезотерапии.

— Постой-постой, — удивилась я, — а откуда ты вообще знаешь, что кого-то убили?

— Катька сказала, — сообщила Оленька.

— Что за Катька? — шепотом спросила я Ланку.

— Менеджер из «Тирса», я им часто съемки делаю, — так же шепотом ответила Ланка.

О неизвестной мне Катьке Оленька рассказывала почти спокойно:

— Она пришла насчет съемки договориться, бабка ей и доложила.

Я вздохнула. Образ необитаемого острова вновь поманил своей тишиной и пустынностью.

— Какая бабка?

— Ну, эта, внизу…

— Вахтерша?

— Ну да, — подтвердила Оленька. — Катька мне звонит, чего у вас там такое, а я же не знаю ничего, меня же не было… Но меня ведь не просто так не было, я ничего не придумала!

Да уж, придумать можно и поумнее…

— Машка взаправду звонила! Только я не знаю, как…

Мы с Ланкой опять переглянулись, Ланка пожала плечами:

— В офисе телефон с памятью, утром поглядим.

— Думаешь, кто шляпу спер, тот и тетку пришил?

— Какую еще шляпу! — вновь воспряла Оленька. — Я не брала никакой шляпы, все были на месте!

Объяснять мы не стали. Великого Шоу Оленька явно не читала. По крайней мере, Бернарда. Хотя, думаю, что и Ирвинга тоже вряд ли. А шляп в Ланкиной студии десятка полтора, и действительно, все были на месте.

Тем временем Оленька успела тихонько приговорить последний стакан мартини, еще немного повсхлипывала и засопела окончательно сонно. Мы отвели ее в комнатушку, которую Ланка именовала «гостевым чуланом», уложили и вернулись на кухню. Почему в России все мало-мальски важные разговоры ведутся на кухне?

— По-моему, все это странно, — подытожила Ланка. — Только что мы с этим «странно» делать будем?

— А я знаю? Который час?

Ланка потянулась к буфету за часами.

— Половина третьего, — печально доложила она. — Спать хочешь? Замучила я тебя? Постелить?

— Да постелить-то можно, а спать, наверное, еще нет… Интересно, Ильин там еще стоит?

Я спросила из чистого сочувствия, а Ланка подумала о другом:

— Ты думаешь, он меня подозревает?

— Всерьез, наверное, нет, скорее так, по ходу дела. Просто интересно, уехал или нет?

— В таком случае ассоциации у тебя, знаешь ли…

— Чем тебя мои ассоциации не устраивают? — я зевнула. — Чистое человеколюбие. Мы спать ляжем, а он там, бедный, мучается, следит… Мужиков и вообще беречь надо, а таких — тем более.

— Да кто бы спорил! — впервые за этот длинный-предлинный день Ланка рассмеялась. Лучше бы она этого не делала. В безмолвном доме смех прозвучал жутковато, мы даже вздрогнули, но сделали вид, что все в порядке. — Классный мужик, теперь таких почти что и не делают. А глаза — так и вообще обалдеть!

— Эй, подруга, но-но! Руки прочь от братской Кубы! — я погрозила Ланке пальцем.

— Да я чего? Я исключительно в профессиональном смысле! — она подмигнула.