Да еще исхитриться, чтобы Ильин не пошел меня до квартиры провожать — сразу ведь ясно будет, что я без приглашения и вообще полный мешок туфты нагнала. Так, подъезжаем…

— Спасибо, солнышко, что бы я без тебя делала! — чмокнуть Никиту в щечку, ему сколько-то секунд на обалдение, на то, чтоб в себя прийти, вылезти из машины, закрыть ее, мне — чтобы до подъезда долететь, нажать «семь-три», дверь открыть, проскользнуть, захлопнуть и — наверх, пулей.

Есть, конечно, вариант просто подождать минут пятнадцать в подъезде, однако слишком опасно. Кодовую подъездную дверь даже мне открыть — не вопрос, а уж Никите — тем более. Но даже если он решит быть законопослушным и в подъезд решит не входить… Выжидаю это я четверть часика, выползаю наружу, а там свет Игоревич дожидается — проверяет. Жестокий романс в исполнении ансамбля пьяных вивисекторов. И я в качестве подопытного кролика.

Нет, визита к Шурику не избежать. К счастью, за дверью слышно какое-то движение, и даже, кажется, свет пробивается — глазок «умный мальчик», наверное, никогда не поставит. Звоню. Голос не то удивленный, не то настороженный:

— Кто там?

— Шурик, это Рита, извини, что в такое время, очень надо. Я буквально на десять минут.

Должно быть, Шурик решил, что у меня понос — если ему вообще знакомы такие события в человеческом организме. Ну и не будем брать на себя роль великого Просветителя. С ходу я сочинила, что мне позарез надобно избавиться от… м-м… назойливого поклонника — хотя сомневаюсь, что этому человеку вообще известно, что такое «поклонник», тем более «назойливый».

С Маргаритой Львовной спорить трудно — у большинства людей со мной просто скорости не совпадают. А если на тебя смотрят умоляющими глазами и очень быстро и внятно выдают абсолютно точные инструкции — какие уж тут споры! А инструкции были весьма кратки: я подойду к окну, помашу, крикну туда пару слов, после чего надо появиться рядом, взять меня за руку и от окна увести.

Изверг ты, Львовна, как есть изверг! Мало того, что ворвалась к человеку, так еще и требуешь от него совершенно немыслимых поступков. Ему же до другой человеческой особи дотронуться — все равно, какого пола — да легче ежа проглотить. Против шерсти. Но надо было, чтобы Никита увидел меня, затем мужика рядом, у которого явно ко мне какие-то… м-м… надобности. Будет ревновать — его проблемы. Главное, чтоб убедился: у Маргариты Львовны возникли срочные дела, каковыми она и принялась со свойственной ей энергией заниматься.

Я высунулась в окно — благо, Шурик обитает всего-то на третьем этаже — помахала стоявшему столбом Ильину, крикнула, что все в порядке… Шурик не подкачал, исполнил все в точности. И не только не выставил меня, оскорбленный, за дверь — даже чаем напоил. Надо бы ему чайник новый подарить, что ли: то, что красуется у него на плите — это же страшный сон, а не предмет кухонной утвари.

В ответ на мои несколько бурные изъявления благодарности Шурик почему-то начал говорить о каком-то грядущем концерте, и почему бы не сходить на него вместе. В самом деле, почему бы и нет? Тем более, что все мероприятия, на которые он меня звал раньше, оказывались весьма интересными.

Пока закипал «страшный сон», я позвонила Ланке, в двух словах объяснила ситуацию, обещала быть через двадцать минут. Перед тем, как выходить, еще раз выглянула в окно — чисто. Ни Ильина, ни машины.

Самое неприятное время для передвижения по городу — с девяти до одиннадцати вечера. Знакомятся, затаскивают в какие-то компании, на отказы обижаются, ибо компании все к этому моменту уже изрядно подогретые… Времени это вынужденное общение отнимает массу. После одиннадцати становится куда тише.