|
– Может быть, он кого нибудь убил и закапывал труп в саду? – проговорил Мафр, сильно побледнев. Тогда оба кружка сговорились как нибудь вечером просидеть до полуночи, чтобы выяснить эту историю. На следующую ночь все были в обоих садах настороже, но Муре не показывался. Так были потеряны без пользы три вечера. В супрефектуре уже хотели отказаться от этой затеи, и г жа де Кондамен не желала больше сидеть под каштанами, где было так темно, как вдруг, на четвертую ночь, когда ни зги было не видно, в нижнем этаже дома Муре засветился огонь. Пекер де Соле, заметив это, сам пробрался в тупичок Шевильот, чтобы пригласить Растуалей на террасу своего дома, откуда был виден соседний сад. Председатель, спрятавшийся со своими дочерьми за каскадом, с минуту колебался, соображая, не скомпрометирует ли он себя в политическом отношении, если пойдет к супрефекту; но ночь была такая темная и дочери его Аврелии так хотелось доказать правдивость своих рассказов, что он, крадучись, последовал во мраке за Пекером де Соле. Вот каким образом легитимизм в Плассане впервые проник в дом бонапартистского чиновника. – Не делайте шума, – предупредил супрефект, – пригнитесь к террасе. Растуаль и его дочери застали там доктора Поркье, г жу де Кондамен и ее мужа. Было так темно, что обменялись приветствиями, не видя друг друга. Все ждали, затаив дыхание. На крыльце показался Муре со свечой в большом кухонном подсвечнике. – Видите, он держит в руках свечу, – прошептала Аврелия. Никто не возражал. Факт был налицо: Муре держал в руках свечу. Он медленно спустился с крыльца, повернул налево и остановился перед грядкой с салатом. Затем он поднял свечу, чтобы осветить салат; лицо его на темном фоне ночи казалось совершенно желтым. – Какое лицо! – проговорила г жа де Кондамен. – Он мни непременно приснится… Он не спит, доктор? – Нет, нет, – ответил Поркье, – он не лунатик, он вовсе не спит… Обратите внимание, какой у него неподвижный взгляд. Заметьте, какие деревянные движения. – Замолчите же, мы пришли не на лекцию, – прервал Пекер де Соле. Воцарилось глубокое молчание. Муре, перешагнув через кусты буксуса, стал на колени среди грядок салата. Опустив свечу, он искал стеблей под широкими зелеными листьями. Время от времени он слегка ворчал; по видимому, он что то давил и закапывал в землю. Так продолжалось около получаса. – Он плачет, уверяю вас, – весело повторяла Аврелия. – Это, действительно, очень страшно, – пролепетала г жа де Кондамен. – Пойдемте домой, господа. Муре уронил свечу, которая при этом погасла. Слышно было, как он что то сердито проворчал, затем поднялся на крыльцо, спотыкаясь о ступеньки. Барышни Растуаль испуганно вскрикнули. Они успокоились только в маленькой освещенной гостиной, где Пекер де Соле убедительно предлагал всей компании выпить чашку чаю с печеньем. Г жа де Кондамен все еще продолжала дрожать, она забилась в угол диванчика и с трогательной улыбкой уверяла, что никогда не испытывала такого волнения, даже в то утро, когда у нее явилось глупое желание пойти посмотреть на смертную казнь. – Это странно, – проговорил Растуаль после некоторого размышления. – У Муре был такой вид, словно он искал улиток на салате. Это бич огородов, и кто то мне говорил, что уничтожать их лучше всего ночью. – Улиток! – воскликнул Кондамен. – Оставьте, пожалуйста, очень ему нужны улитки! И кто это отправляется искать улиток со свечою? Я скорее думаю, – и г н Мафр держится того же мнения, – что тут кроется какое то преступление. Не было ли у Муре в свое время служанки, которая исчезла? Надо было бы произвести расследование. Пекер де Соле понял, что его друг, инспектор лесного ведомства, слишком далеко зашел. Отхлебнув из чашки, он сказал: – Нет, нет, дорогой мой. |
