|
– Магистратура должна держаться в стороне от политической борьбы. Я даже охотно признаю, что Империя уже совершила великие деяния и призвана совершить другие, еще более великие, если она будет твердо идти по пути справедливости и свободы. Супрефект поклонился, словно эти похвалы относились лично к нему. Накануне Растуаль прочитал в «Вестнике» декрет о назначении его сына помощником прокурора в Фавероле. Много также говорили о помолвке Люсьена Делангра со старшей дочерью Растуаля. – Да, это дело решенное, – тихо сказал Кондамен г же Палок, обратившейся к нему с вопросом по этому поводу. – Он выбрал Анжелину. Мне кажется, что он предпочел бы Аврелию, но ему дали понять, что неудобно выдать младшую раньше старшей. – Анжелину, вы в этом уверены? – язвительно спросила г жа Палок. – Мне всегда казалось, что Анжелина очень похожа… Главный инспектор лесного ведомства с улыбкой приложил палец к губам. – В конце концов, это игра в чет нечет, не правда ли? – продолжала она. – Связь между обеими семьями от этого укрепится… Теперь все мы друзья, Палок ждет ордена… Я нахожу, что все идет отлично… Делангр прибыл с большим запозданием. Ему устроили настоящую овацию. Г жа де Кондамен только что сообщила доктору Поркье, что его сын назначен начальником почты. Она всех наделяла приятными новостями, – уверяла, что аббат Бурет в следующем году будет старшим викарием епископа, обещала аббату Сюрену епископство раньше, чем ему исполнится сорок лет, а Мафра заранее поздравляла с орденом. – Бедный Бурде! – сказал Растуаль со вздохом сожаления. – Ну, его нечего жалеть! – весело воскликнула г жа де Кондамен. – Я берусь его утешить. Палата депутатов – не для него. Ему нужна префектура… Передайте ему, что, в конце концов, для него найдется какая нибудь префектура. Общество развеселилось. Любезность прекрасной Октавии и ее желание сделать каждому приятное приводили всех в восхищение. Она положительно вела себя как хозяйка супрефектуры. Она царила в ней. И она же, пошучивая, стала давать Делангру практичнейшие советы относительно того, как он должен вести себя в законодательном собрании. Отведя его в сторону, она предложила познакомить его с влиятельными особами, что и было принято им с благодарностью. Около одиннадцати часов Кондамен заявил, что хорошо было бы устроить в саду иллюминацию. Но супруга его несколько охладила восторженное состояние собравшихся, заметив, что это было бы неприлично и имело бы вид, как будто они издеваются над городом. – А как аббат Фениль? – вдруг спросила она аббата Фожа, отводя его к окну. – Я сейчас вспомнила о нем… Значит, он не шевельнул пальцем? – Аббат Фениль человек умный, – ответил священник с тонкой улыбкой. – Ему дали понять, что отныне ему не следует заниматься политикой. Среди всеобщего, ликования только один аббат Фожа оставался серьезным. Победа далась ему нелегко. Болтовня г жи де Кондамен утомляла его; самодовольство этих пошлых честолюбцев вызывало его презрение. Прислонившись спиной к камину, он стоял, устремив глаза вдаль, и, казалось, о чем то грезил. Он был теперь властелином; ему уже не было надобности сдерживать свои инстинкты; он мог протянуть руку, схватить город и заставить его трепетать. Высокая черная фигура аббата заполняла всю гостиную. Мало помалу кресла сдвинулись, образовав около него круг. Мужчины ждали, чтобы он высказал хоть слово одобрения; женщины устремляли на него умоляющие взгляды покорных рабынь. Но он, грубо раздвинув круг и сухо попрощавшись, ушел первым. Вернувшись в дом Муре через тупичок Шевильот и через сад, он нашел Марту одну в столовой; она сидела на стуле, погруженная в забытье, очень бледная, и невидящими глазами смотрела на коптившую лампу. Наверху, у Трушей, были гости; сам Труш пел какую то забавную шансонетку, а Олимпия и гости аккомпанировали, ударяя ручками ножей по стаканам. |
