Догорающий закат навеял на великого царя воспоминания о прожитой жизни. В трудах и заботах об Израиле годы пролетели так быстро, что Соломон не заметил, как подкралась старость. Лицо испещрили глубокие морщины, не оставив и следа от былой красоты, волосы покрылись сединой. Статная фигура сгорбилась, а силы постепенно покидали бренное тело. Ему было трудно ходить, дыхание часто прерывалось острыми приступами кашля, казалось, от былого Соломона не осталось ничего. И только черные горящие глаза излучали глубокий ум и величайшую мудрость, которые в будущем больше не соединятся ни в одном, даже в самом величайшем представителе рода человеческого. Дряхлый царь печально улыбнулся: «Бог дал мне возможность совершить главное дело своей жизни – возвести храм, в котором Отец небесный может отдыхать на земле от всех своих дел, – глаза Соломона засветились счастьем. – Чего еще можно желать от жизни после этого?» Царю вдруг стало не по себе от темного страха, заползшего в душу. Соломон вспомнил предупреждение Бога: «Если иудеи погрузятся в алчность и распутство, храм будет разрушен руками тех, кого Я ниспошлю на Израиль». Соломон почти наяву увидел полчища врагов, врывающихся в пылающий Иерусалим. Реки крови, горы трупов и страшное отчаяние тех, кто еще остался жив. И во всем этом адском огне величественно возвышался храм. Но враги добираются и до его ворот и уничтожают всех его защитников и священников. Они захватывают первый этаж. Горстка людей еще обороняет второй рубеж и мужественно сражается с врагами, но силы неравны. Враги берут и этот рубеж, залив храм кровью. Они большой толпой прорываются к самому важному месту – Святая святых. Несколько левитов, скинув одежды, принимают последний бой. Они гибнут как герои, но не в их силах остановить врага. Увиденное вызывает дрожь в теле Соломона, сильная боль простреливает грудь. Царь понимает, что видение станет явью. Его сын слишком слаб, чтобы уберечь империю от краха. Соломону удавалось держать всех в узде, ссылаясь на волю Бога в строительстве храма. И небеса даровали Израилю процветание. Но его сын Ровоам не сможет мудро убеждать людей жить во имя Бога и по Его законам. Царь тяжело вздохнул. Он не знал никого, кому можно было передать власть. Умных людей вокруг было много, но мудрости не научишь, ее даруют только небеса при рождении. Солнце почти зашло за горизонт, боль в груди Соломона не унималась. Царь почувствовал, что этот вечер станет последним в его жизни, он негромко похлопал в ладоши. Рядом появился слуга.

– Позови ко мне Мерари, – тихо попросил Соломон.

Слуга поклонился и незаметно исчез.

Соломон задремал, сидя на балконе в бархатном кресле, послышался чей-то голос, и царь открыл глаза.

– Слушаю тебя, мой повелитель, – перед ним, преклонив колено, стоял молодой левит, которому правитель доверял как никому другому.

– А, это ты, Мерари, – царь с трудом встал с кресла. – Ты пришел вовремя. У меня есть к тебе очень важное дело. Но этот разговор я хочу провести в другом месте.

Соломон на минуту задержался, чтобы в последний раз взглянуть на солнце, чей прощальный луч все еще озарял небо. Он сжал губы, закрыл на минуту веки, мысленно поблагодарив светило за все счастливые дни, которые оно подарило ему, поклонился закату и покинул балкон. Его глаза были наполнены горечью и печальной ностальгией по безвозвратно ушедшим дням. Царь, покинув балкон через потайной ход, направился в храм.

В Святая святых было светло и уютно. В большой богато убранной комнате горели золотые меноры, расставленные вдоль стен. Мягкий свет ровно растекался по всему помещению, и только у алтаря поблескивало золотом главное достояние храма – Ковчег Завета. Соломон стоял у алтаря, склонив голову перед святыней.

– Мой друг! Завтра утром всем объявят о моей кончине.