Наконец, вернулся второй охранник.

- Ладно, можешь отпустить его, - тяжело выдохнул он. Я бросился к двери.

Снаружи никого не было. Вокруг стояли здания, все двери которых были заперты. За ними я мог видеть забор из колючей проволоки. Над головой ослепительно сияло солнце, отбрасывая черные тени.

- Где она? - закричал я. - Что вы с ней сделали?

Двое охранников уходили прочь; я побежал за ними, хватая их за руки. Они просто стряхнули меня, продолжая шагать дальше.

Потом я услышал ее слабый крик:

- Дроув! Дроув!

Я посмотрел в ту сторону, но сначала ничего не увидел.

И тут я заметил ее; она бежала вдоль забора, перепрыгивая через выбоины и глядя в мою сторону. Она увидела меня и остановилась, протягивая ко мне руки и плача.

Поколебавшись, я посмотрел в сторону запертых ворот, где, ухмыляясь, стоял охранник. Потом снова повернулся к Кареглазке и, кажется, тоже заплакал.

- Что они с нами сделали, моя милая? - всхлипывал я. - Что эти мерзляки с нами сделали? Она стояла за забором, а я - внутри ограды. Один из нас был пленником.

Глава 18.

Забор был высотой метров пяти и сделан из мелкоячеистой проволочной сетки; все, что мы с Кареглазкой могли - лишь коснуться друг друга пальцами. Какое-то время мы этим и занимались, глядя друг на друга и почти ничего не говоря, видимо, понимая, что обсуждать, собственно, нечего. Власти - как называли их взрослые - разделили нас с тем же безразличием, как я порой разделял пару ручных бегунчиков, когда не хотел, чтобы они спаривались. Стоя так напротив девушки, я впервые осознал, сколь много во мне от несчастного покорного животного, несмотря на мои недавние прекраснодушные мысли, Вся эта чушь насчет изменения восприятия, ощущения взрослости, обострения чувств - все это стало бессмысленным, ничего не значащим перед лицом горя, которое я испытывал от разлуки с любимой.

Мы прошли вдоль забора и попытались переговорить с охранником, но он заявил, что получил приказ.

- Чей приказ?! - заорал я на него. - Кто дал тебе этот мерзлый приказ?

Возможно, в его глазах мелькнуло сочувствие, а может быть, мне это показалось. Он просто сказал:

- Приказ твоего отца, Алика-Дроув.

Кареглазка за забором выглядела такой одинокой. Вокруг не было ни единой живой души - только Желтые Горы вдали, за ними деревья, поля, холмы, открытые пространства. Неподалеку виднелись большие груды свежевыкопанной земли; земля была исполосована следами грузовиков и повозок, плотно утоптана и лишена травы. Там стояла Кареглазка, меньше чем в шаге от меня; она плакала и ласкала кончики моих пальцев, трогательная в своем рваном платьице, светлая и прекрасная в своей обретенной женственности. Она выглядела как обиженный ребенок, и мой разум и тело испытывали невероятные страдания от любви к ней.

Потом подошли два охранника и сказали, что отец хочет меня видеть. Они взяли меня под руки и увели прочь; я смотрел через плечо на Кареглазку, пока какое-то здание не скрыло ее от меня.

Они провели меня вниз по лестнице и через ряд дверей, вдоль коридоров, где ровно горели спиртовые лампы. Наконец, они постучали в одну из дверей.

Открыла моя мать. Я прошел мимо нее и оказался в обычной комнате, ничем не отличавшейся от комнат в любом доме - за исключением того, что в ней не было окна. Там стояли стол, стулья, прочая мебель, обычное нагромождение газет, кастрюль, украшений и прочего, что создает домашнюю обстановку; единственно необычным было то, что все это находилось здесь, прямо под заводом.

Мать с улыбкой смотрела на меня.

- Садись, Дроув, - сказала она, и я машинально подчинился. - Это наш новый дом. Тебе нравится, дорогой?

Я огляделся вокруг и увидел на дальней стене военную карту. Астонские флаги были очень близко, тесным кольцом вокруг прибрежного региона, в центре которого находился Паллахакси. Мать проследила за моим взглядом, и ее улыбка стала еще шире.