— Ну разумеется. — Макс поцеловал ее в щеку и, улегшись в кровать, зевнул. — Давай спать, у меня завтра с самого утра дела в Лондоне.

Глава 21

Оказалось, что зима не длится вечно. Несмотря на глубокое убеждение Элеоноры в обратном.

Но происходило странное: то вдруг пахнет в лицо теплым ветром, то птицы запоют по-новому… Эти признаки позволяли Элеоноре надеяться, что она увидит весну.

Они приближались к весне с большими потерями. Погиб молодой доктор Куприянов, получивший на передовой осколочное ранение. Его успели привезти в госпиталь, Воинов даже успел прооперировать его, но Куприянов потерял слишком много крови.

Он умирал у Элеоноры на руках. Она говорила, что он обязательно поправится, а он знал, что умирает, но все равно не мог в это поверить.

В госпитале было принято подшучивать над неловкостью Куприянова, который всегда норовил опрокинуть все, что опрокидывается, и разбить все, что бьется. Корф даже предлагал обратиться к немцам, чтобы те не тратили боеприпасы на данном участке фронта — все равно у них нет оружия более разрушительного, чем доктор Куприянов. Но в операционной Куприянов преображался, его движения становились быстрыми и точными, на его счету было множество спасенных жизней.

Обтирая ему лицо и шею, Элеонора думала о том, что, сложись судьба иначе, он стал бы замечательным хирургом.

Она просидела возле умирающего почти сутки, и никто не пришел сменить ее: весь персонал госпиталя был занят постоянно прибывающими ранеными. До самой смерти Куприянов находился в полном сознании и рассказывал ей о матери и оставшейся в Петрограде невесте.

Смерть молодого доктора оставила рубец на сердце Элеоноры. Если таких рубцов наберется слишком много, на ее сердце не останется живого места. Как же тогда она будет любить Ланского?

…Да и где он сейчас? Не лежит ли вот так же, прощаясь с жизнью, на руках у другой сестры милосердия? И не придет ли эта сестра милосердия когда-нибудь к ней, чтобы рассказать о последних часах любимого, как собиралась поступить сама Элеонора?

Она чувствовала: единственное, что осталось в ней от прежней жизни, — это любовь к Ланскому. Эта любовь была частью прежней Элеоноры, которую нельзя было потерять, как нельзя потерять свою душу.

* * *

Она давно уже укоротила волосы, носила мужскую одежду и редко смотрелась в зеркало. Но, вглядевшись однажды в свое отражение, горько заплакала.

Она оплакивала в себе женщину, которая умерла, так и не успев родиться, оплакивала то, что теперь ей не быть уже нежной и ласковой, доверчивой и желанной.

За этими слезами ее застал Воинов. Почему-то он сразу понял, отчего она так горько рыдает.

— Отправляйтесь домой, Элеонора Сергеевна, — тихо сказал он. — Не плачьте, я сегодня же выпишу вам документы, и вы уедете с первой оказией. Хотите?

— Хочу, — сквозь слезы призналась она. — Но никуда не поеду. Даже и не пытайтесь меня прогнать. Ведь я нужна здесь, правда? Как вы будете обходиться без меня?

— О женщины! — вздохнул Воинов. — Вас не поймешь… Пойдемте работать.

* * *

В марте стало известно об отречении царя от престола. Сначала Элеонора не поверила фельдшеру, который первым принес из штаба эту новость. Она показалась девушке столь же абсурдной, как, например, известие о том, что Земля сошла со своей орбиты.

— Невозможно, чтобы это было правдой, — повторяла Элеонора, даже когда новость подтвердил Корф.

— Случилось то, что случилось, — сказал Воинов, — изменить мы ничего не можем, нам остается только работать, как прежде.