|
Во-первых, нужен талант, большой талант. Такой, как у Киплинга. Потом самодисциплина. Самодисциплина Флобера. Потом нужно иметь ясное представление о том, какой эта проза может быть, и нужно иметь совесть, такую же абсолютно неизменную, как метр-эталон в Париже, для того чтобы уберечься от подделки. Потом от писателя требуется интеллект и бескорыстие, и самое главное-умение выжить. Попробуйте найти все это в одном лице при том, что это лицо сможет преодолеть все те влияния, которые тяготеют над писателем. Самое трудное для него, - ведь времени так мало, - это выжить и довести работу до конца. Но мне бы хотелось, чтобы у нас был такой писатель и чтобы мы могли прочесть его книги. Ну как? Поговорим о чем-нибудь другом? - Нет, мне очень интересно вас слушать. Я, разумеется, не со всем могу согласиться. - Ну, разумеется. - А что, если выпить чего-нибудь покрепче? - спросил Старик. - Думаю, поможет? - Нет, вы сначала скажите, что именно, что конкретно губит писателей. Мне надоел этот разговор, превращавшийся в интервью. Ладно, интервью так интервью, и поскорее кончим. Необходимость облекать в закругленные предложения тьму всего совершенно неуловимого, да еще до завтрака, это черт знает что. - Политика, женщины, спиртное, деньги, честолюбие. И отсутствие политики, женщин, спиртного, денег и честолюбия, - глубокомысленно проговорил я. - Теперь действительно все проще простого, - сказал Старик. - Спиртное. Вот чего я не понимаю. Вот что всегда казалось мне бессмысленным. По-моему, пить - это слабость характера, и больше ничего. - Так завершаешь день. В этом есть много хорошего. Вам никогда не хотелось сменить свои воззрения? - Давайте выпьем, - сказал Старик. - М'Венди! Старик если и пил перед завтраком, так только по ошибке, и я понял, что он хочет прийти мне на помощь. - Давайте все выпьем, - сказал я. - Я непьющий, - сказал Кандиский. - Пойду лучше принесу из своего грузовика свежего масла к завтраку. Оно у меня только что из Кандоа, несоленое. Прекрасное масло. А вечером угощу вас десертом по-венски. Мой повар научился его готовить. Он ушел, а моя жена сказала: - Откуда в тебе столько глубокомыслия? И что это за женщины? Как это прикажешь понимать? - Какие женщины? - Ты говорил про женщин. - А ну их к черту, - сказал я. - Это те самые, с которыми путаешься, когда бываешь в подпитии. - Ах, вот чем ты тогда занимаешься! - Да не-ет. - Я в подпитии ни с кем не путаюсь. - Ладно, чего там, - сказал Старик. - Допьяна никто из нас еще не напивался. Ну и болтун этот тип! - Когда начинает говорить бвана М'Кумба, тут не больно разболтаешься. - Меня схватила словесная дизентерия, - сказал я. - А как быть с грузовиком? Сможем мы его вытянуть, не загубив собственного? - Отчего же, конечно, сможем, - сказал Старик. - Когда наш вернется из Хандени. В то время как мы, сидя под зеленым тентом в тени развесистого дерева и наслаждаясь прохладным ветром, уплетали свежее масло, отбивные из газельего мяса с картофельным пюре, зеленую кукурузу и консервированные фрукты, Кандиский объяснял нам, почему здесь столько переселенцев из Восточной Индии. |
