|
Когда в пределах Обетованного, у самых престолов прежних владык, гремела последняя битва, нарушился ход многих и многих небесных сфер, изменили свои русла магические реки Вселенной, драконы Времени, в ужасе мечась по перекатам великой реки вечности, натворили немало бед – и в обычные, населенные Смертными и Перворожденными земли, ворвалось немало чудовищных сущностей, возникших, наверно, еще до начала времен. С ними нужно было сражаться, их нужно было побеждать. Это помогало забыться. А потом вновь накатывала черная, всепоглощающая тоска.
Эх, если б можно было поговорить с Хедином или Ракотом! Или хотя бы с тем отчаянным пареньком по имени Хаген, которого Познавший Тьму в последнюю секунду вытащил с самого порога Небытия. Мечты, мечты... Все твои друзья далеко, Игг Разрушитель. Все они грудью встречают напор Неназываемого и пока еще сдерживают этот натиск. А ты... ты не можешь быть с ними. Хлопнула дверь. Влетела раскрасневшаяся Ками, схватила со скамьи какую‑то игрушку и вновь умчалась на улицу. Хрофт улыбнулся. Ты все‑таки еще не безнадежен. Ты еще можешь привязываться, беспокоиться и любить... Старый Хрофт ждал.
Однако никакие семейные хлопоты и то новое, что внесло в жизнь рождение Аратарна, не смогло вытеснить беспрестанно мучивший вопрос: с кем же свела меня судьба на пороге безымянного гнездилища Орды (кстати, сразу же второй вопрос: зачем я вообще туда полез?)? Лицо мертвой девушки, не похожей ни на "саойю" из воспоминаний Эльстана, ни на Царицу Теней из моей собственной памяти. Кто она такая, ставшая моим врагом – и сгинувшая? Я подступался к саднящей ране этого вопроса со всех сторон. Атаковывал его изощренными извивами Заклятий Познания, просеявших, точно мелкий песок, все самые крошечные терции времени нашего поединка; я вновь и вновь заставлял прокручиваться перед собой эту битву, пытаясь разобраться в природе подчинявшихся моему Врагу Сил, – и все напрасно. Словно чья‑то очень могучая длань задернула все случившееся непроницаемым пологом забвения, в пыльных складках которого тонула моя самая изощренная волшба. А потом меня начало тянуть к могиле, где покоилось тело моего Врага (и кто знает, в каких пространствах, где пребывает ныне его дух). Я уходил на охоту – и покорные Силы вмиг забрасывали меня к остаткам когда‑то высокого и гордого Холма. Я садился на землю подле приметного камня и проводил там долгие часы. Сперва склон передо мной был засыпан золотыми и янтарными листьями, потом его укутал снег, а я все равно приходил, и чем дальше, тем неотвязнее становилась мысль: существо, погребенное мною в земной толще, так и не умерло окончательно. Какие‑то следы жизни все еще теплились в нем и, чем дальше, тем увереннее тянули и тянули душу моего Врага из серых областей Астрала назад, на грешную землю Северного Хьёрварда... Вскрыть могилу я не решался. Во‑первых, это неслыханное кощунство. Настоящий воин никогда не обойдется так с доблестно павшими врагами. А во‑вторых... я просто боялся. Боялся того, что затаилось там, во мраке мной же сотворенной пещеры. Кто знает, во что превратилось оно, оказавшись за чертой телесной гибели? Ведь еще бы чуть‑чуть – и ему, моему Врагу, выпало бы гулять по белу свету, а мне – тихо гнить в вечном заточении, без сил и без надежды когда‑либо выбраться. И еще терзало меня постоянное ощущение, будто я начисто забыл о чем‑то очень важном – настолько важном, что от того, сумею я вспомнить или нет, зависит сам ход хрустальных небесных сфер. Я мучился, вновь и вновь перетряхивая память, точно старый пыльный мешок, и ничего не мог добиться. Воспоминания заткало мглой забвения, прорвать которую не могли никакие заклятия.
Горджелин приходил к Эльтаре каждую ночь. О, он оказался упорен, этот маг, он не терпел поражений, хотя и умел извлекать из них уроки. То, что он делал с ней, вызывало в Эльтаре одно лишь отвращение. Она и впрямь начала чувствовать себя купленной на базаре рабыней, вынужденной изображать бурную страсть, чтобы избежать утренней порки. |
