– Он тут еще кидаться на меня будет!

Ослепленный болью, раздавленный, сломленный, Хисс съежился на корме и заскулил. Жить! Жить! Жить! Лизать пятки своему повелителю, чистить его нужник, но только бы жить! О, он отринет все мысли о мести, он никогда не попытается мстить таким могущественным повелителям...

– Вот теперь ты мне больше нравишься. – Акциум слегка пнул змеиного царя в бок. – Давай за мной. И без глупостей – только себе навредишь. Весь Тайный Совет уже собрался, чтобы... гм... поприветствовать твое обгадившееся величество. Лодку, кстати, выскребешь до блеска – даже если тебя приговорят к смерти.

От страха с Хиссом случилась "медвежья болезнь"...

Вода за их спинами медленно угасала, но еще были видны пологий берег и полукруглая арка. За ней залегала сплошная чернота.

Хисс затрясся так, что не смог идти дальше. Акциум прикрикнул раз, другой – не помогло; тогда он щелкнул пальцами, и от воды к дрожащему царю поползло многоглавое страшилище, распахнув все семь обильно уснащенных зубами пастей. Хватило одного легкого укуса, чтобы Хисс, ревя от ужаса, вприпрыжку бросился вперед по тоннелю.

Тварь сразу повернула назад.

Хисс с ходу миновал поворот – и внезапно под его ногами разверзлась земля. Змеиный царь с воплем низринулся в бездну.

Аргнист возвращался домой. Старый сотник устал, очень устал. Только теперь, когда схлынула горячка, когда он перестал быть "господином тысячником", он осознал, насколько смертельно устал. Не осталось сил даже глядеть по сторонам, справлять самую простую походную работу – ее без споров приняли на себя Двалин с Яриной. Из путевых разговоров Аргнист понял, что гном теперь может вернуться домой, но, по своим причинам, предпочел бы поработать у Аргниста. Сотник усмехнулся в усы: "причина" ехала бок о бок с гномом, опустив голову и погрузившись в какие‑то свои мысли.

Ярине же, по ее словам, было все равно куда податься – лишь бы подальше от Галена, куда она не могла вернуться – и как воин повстанческого Всевеликого Вольного Войска, и как колдунья. По дошедшим с юга слухам, вернувшийся король подтвердил указом волю храмов извести всякое чародейство в Галене, окромя лишь особо угодного Короне...

Аргнисту не терпелось. Орда разбита, теперь наверняка и здесь, в Лесном Пределе, станет поспокойнее. "Вот теперь‑то и заживем, – думалось ему. – Торговать будем – и с гномами, и с Вольным Войском. Король‑то наш, величество светлое, едва ли пойдет против голосов купеческой старшины, что особняки себе поднимала на барышах от хуторских товаров..."

Старый сотник больше не называл короля "величеством". Да, он, Аргнист, присягал Галенской Короне и в тяжелый час сделал все, чтобы эта корона не обратилась во прах; но бегство правителя, бросившего город на произвол судьбы при одном известии, что Орда прорвала Рыцарский Рубеж... Этого ни простить, ни оправдать было нельзя.

По неторной лесной дороге трое путников ехали на север.

– Ну вот он, хутор‑то, – хрипло сказал вдруг Аргнист, когда они обогнули очередной холм и оказались на краю леса. Впереди лежали едва освободившиеся от снега поля, а в самой середине их круга высились тесовые крыши строений. Все как и было. Ничего не изменилось. Словно и не уезжал.

...Вышедшая к воротам за какой‑то надобностью девка заполошно взвизгнула, признав возвращающегося хозяина. Во мгновение ока весть пронеслась по всем закоулкам хутора; побросав работу, народ в чем был кинулся во двор.

И верно, хозяин. На Локране. Плащ дорогой, добротный – никогда на хуторах ни у кого такого не было, – в поводу заводная лошадь южная, без рога, значит, с вьюками; и сам хозяин куда как довольный! Спешился, Дееру‑супругу обнял, – а уж она в три ручья ревет, точно девчонка. И бабы все тоже слезы утирают.