— У моего отца сейчас посетитель, он просил вас подождать немного.

 — Хорошо.

 Она ушла, оставив меня стоять в передней. Я не претендовал на бокал портвейна в гостиной, но такой прием показался мне чересчур холодным. Быть может, она находилась в смятении из-за исчезновения матери. Но она не выглядела такой. Она выглядела сердитой. Возможно, из-за того, что пришлось открывать дверь. Вероятно, хотела заняться педикюром, а я оторвал ее. Бедра, однако, сногсшибательные. Для такой маленькой девочки.

 Из двери за лестницей появился Шепард. Вместе с ним высокий негр с бритой головой и крутыми скулами. Он был одет в свободный зеленовато-голубой костюм покроя «Ливайс» и розовую рубашку с большим воротником. Рубашка расстегнута до пояса, видимая часть груди и живота производит впечатление твердого, необработанного черного дерева. Он достал из нагрудного кармана небольшие солнечные очки, нацепил, долго смотрел на меня поверх них, затем стекла медленно упрятали его глаза, и он уставился на меня. Я глядел на него.

 — Хоук, — сказал я.

 — Спенсер.

 — Вы знаете друг друга? — спросил Шепард.

 Хоук кивнул.

 — Да, — сказал я.

 — Я попросил Спенсера разыскать мою жену, — сказал Шепард Хоуку.

 — Готов поспорить, у него это получится, — сказал Хоук. — Он просто огнем горит, когда нужно что-нибудь найти. Все готов разыскать. Правда, Спенсер?

 — Ты тоже всегда был одним из моих самых любимых героев, Хоук. Где остановился?

 — Я постоялец «Холлидей Инн», маса Спенсер.

 — Мы так больше не говорим, Хоук. Кстати, тебе удается говорить на этом идиотском диалекте не лучше, чем всегда.

 — Возможно, но тебе стоило бы послушать «Рассыпчатый хлеб» в моем исполнении.

 — Не сомневаюсь.

 Хоук повернулся к Шепарду:

 — Еще увидимся, мистер Шепард.

 Они пожали друг другу руки, и Хоук ушел. Шепард и я наблюдали через дверь, как он идет к «кадиллаку». Его походка была грациозной и легкой, крепкие мышцы — будто дольки тугого мяча, отчего казалось, что он вот-вот взлетит в воздух.

 Хоук посмотрел на мой «шеви» шестьдесят восьмого года, обернулся, и лицо его расплылось в довольной улыбке.

 — Как всегда, самая крутая тачка, а?

 Я пропустил это мимо ушей. Хоук сел в «кадиллак» и уехал. Хвастливо.

 — Откуда ты его знаешь? — спросил Шепард.

 — Двадцать лет назад выступали за одну команду, иногда тренируемся в одних и тех же залах.

 — Разве неудивительно, что через двадцать лет ты встречаешь его именно здесь?

 — А я не однажды встречался с ним с тех пор. По роду наших занятий.

 — Правда?

 — Да.

 — Понимаю. По-моему, вы совсем неплохо знаете друг друга. Привычка торговца оценивать людей, я думаю. Входи. Выпьешь кофе или еще что-нибудь? Мне кажется, для выпивки слишком рано...

 Мы прошли на кухню.

 — Растворимый сойдет? — спросил Шепард.

 — Конечно, — ответил я, и Шепард поставил воду в красном фарфоровом чайнике разогреваться.

 Кухня была длинной, разделенной надвое: в одной ее части готовили пищу, в другой — ели. В столовой грубый стол — с лавками по четырем сторонам — цвета топляка, что приятно контрастировало с голубым полом и голубой же стойкой.