|
Они служат вот уже пять лет, ну, а когда материя трется о тело, она постепенно изнашивается… Глядите, какая дыра посередине, но края еще совсем прочные, из них можно выкроить целую кучу вещей. Все совали нос и ощупывали тряпки, одобрительно покачивая головой, в особенности женщины, Большуха и Фанни, причем поджатые губы последней выражали глухую зависть. Бюто, посмеиваясь втихомолку, придумывал двусмысленные шуточки, которые он из приличия не высказывал вслух. Фуан и Делом своим важным видом обнаруживали уважение к белью: после земли это было самое большое богатство. – Взгляните на сорочки, – продолжала г жа Шарль, разворачивая одну из них, – они еще не изношены… Дыр, правда, хватает, живого места нет. Но нельзя же зашивать их до бесконечности – уже и так заплата на заплату лезет, и выглядят они очень жалко, – приходится выбрасывать их в старье… Но тебе, Лиза, они пригодятся. – Да я сама буду их носить! – воскликнула крестьянка. – Велика важность, если рубашки у меня будут залатаны. – А я скажу, лучше бы нашила мне носовых платков, – изрек Бюто, лукаво подмигивая. Все были очень оживлены. Вдруг маленькая Элоди, внимательно следившая за тем, как г жа Шарль разворачивала вещи, воскликнула: – Какой странный запах! И до чего же сильный!.. Неужели это мамино белье так пахнет? Госпожа Шарль ответила, не задумываясь: – Ну, конечно, милочка!.. То есть это белье ее продавщиц. Знаешь, ведь его много требуется в торговом деле. После того, как Лиза с помощью Франсуазы убрала все подарки в шкаф, приступили наконец к выпивке. Собравшиеся чокнулись за здоровье новорожденной, которой крестная мать дала свое собственное имя – Лаура. Затем начались разговоры. Г н Шарль, усевшись на чемодан, тут же принялся расспрашивать супругу о новостях. Ему настолько не терпелось узнать о них, что он не мог дождаться, пока останется вдвоем с женой. Г н Шарль все еще принимал дело близко к сердцу, постоянно думая о своем заведении, в которое он вложил когда то столько энергии и об утрате которого так сожалел. Новости были неважные. Правда, у дочери их, Эстеллы, хватало и твердости и смекалки, но их зять Воконь, этот мягкотелый Геркулес, ни в чем ей не помогал. Он по целым дням курил трубку, не обращая никакого внимания на то, что кругом все пачкается, все ломается, – на занавесках в комнатах пятна, в маленькой красной гостиной разбито зеркало, края у кувшинов и тазов потрескались. Ему до этого не было никакого дела. А здесь то и требовалась мужская рука, чтобы следить за порядком в доме! При известии о каждой новой поломке г н Шарль вздыхал, беспомощно опускал руки и становился все бледнее. Но последняя жалоба, произнесенная шепотом, совсем его доконала. – Наконец, сам он похаживает в пятую комнату, к этой толстой… – Не может быть!.. – Я уверена в этом, я их видела вместе. Г н Шарль задрожал и сжал кулаки. Он был охвачен порывом сильнейшего негодования. – Мерзавец! Утомлять свой персонал, наносить ущерб собственному заведению!.. Ну, дальше идти некуда! Г жа Шарль жестом заставила его замолчать, так как Элоди, ходившая посмотреть на кур, возвращалась со двора. После того, как была выпита еще одна бутылка вина, чемодан снова поставили в коляску. Супруги Шарль шли за нею пешком до самого дома. В ожидании ужина все направились к себе поглядеть, что там творится. Оставшись один, Бюто, недовольный, что пришлось потерять даром почти полдня, снял куртку и принялся молотить в углу двора: ему спешно нужен был мешок зерна. Но скоро ему наскучило работать в одиночку. Молотить вдвоем, ритмично ударяя цепами, куда веселее, и он позвал Франсуазу. Ее крепкие бедра и сильные, как у мужчины, руки подходили для такой работы, и она часто помогала ему. Несмотря на то, что такой несовершенный способ молотьбы очень утомителен и требует много времени, Бюто не желал покупать конной молотилки и, как все мелкие хозяева, уверял, что ему удобнее обмолачивать хлеб понемногу, по мере надобности. |
